Сонное Царство

Работы было немного, и мы довольно быстро со всем управились. Не успело
даже стемнеть. Дон Хуан ушёл куда-то за дом, а я остался сидеть на
крыше. На меня снова накатило настроение, похожее на то, которое
возникло, когда я сидел на вершине холма и разглядывал тяжёлые тучи.
Теперь они куда-то исчезли, и я даже не успел заметить когда. Вместо
них по небу были раскиданы лёгкие перистые облака, края которых
становились оранжевыми от света уходящего на запад солнца. Я
прислушался, в нелепой надежде ещё раз услышать тот непонятный звук и
вдруг… узнал. На этот раз я действительно узнал. Теперь я
наверняка знал это. Как и знал то, что чувство, возникшее на вершине
холма, ещё не было узнаванием. Можно было бы назвать его глубоким
пониманием, но по-настоящему узнал я только теперь. Беда была только в
том, что я не мог объяснить, что же именно я узнал.
Я просто сидел и
пребывал в этом. И мир вокруг был тем же самым и в то же время совсем
иным… Я услышал шаги дона Хуан и, всего лишь на мгновение, меня
охватило волнение, что его присутствие отвлечёт меня, вспугнёт моё
узнавание. Но в ту же секунду я понял, что мне не о чем волноваться.
Я перебрался к лестнице и спустился вниз. Дон Хуан уже сидел на своём
месте и будто ждал меня. Я подошёл к нему.
- Дон Хуан, теперь я
узнал, - сказал я спокойно.
- Я вижу, - ответил он и улыбнулся. Потом дон Хуан жестом указал мне на моё место на веранде, и когда я
сел, он спросил:
- И как? Теперь ты и понимаешь, не так ли? Я развёл руками и улыбнулся. Сейчас я осознавал, насколько это
неосуществимая задача, пытаться объяснить кому-нибудь при помощи слов
разницу между пониманием и узнаванием.
- Только есть одна проблема,
дон Хуан. Я не могу объяснить даже себе, что же именно я узнал.
-
Так ведь об этом я тебе твержу практически каждый день! – весело сказал
он.
– Слова всегда оставляют нас на один
шаг позади реальности!
- Но ведь хочется! – искренне
воскликнул я.
- Я знаю, - согласился дон Хуан. – Что ж, в таком
случае, - пробуй!
- Что, прямо сейчас? – удивился я.
- А
почему бы и нет? – спросил он. – Мои уши целиком в твоём распоряжении!

- Я знаю, - кивнул дон Хуан.
- В этом есть какой-то смысл,
которого я не понимаю, дон Хуан? – спросил я.
- Нет, - ответил он. –
Можешь считать это моей прихотью. Он улыбнулся, и мы зашли в
первую лавку.
Дон Хуан быстро нашёл то, что ему было нужно, а потом
начал торговаться с хозяином лавки. Делал он это так напористо, и так
беспардонно преувеличивал не качественность приобретаемых им товаров,
что я почувствовал себя неловко.
В следующем магазинчике всё
повторилось. В какой-то момент я не выдержал и, шепнув дону Хуану, что
мне не хватает воздуха, вышел на улицу.
Появившись на пороге
магазина, дон Хуан вручил мне довольно увесистый свёрток и, словно бы
между прочим, заметил:
- Вот уж не думал, что ты до сих пор
испытываешь неловкость по поводу поведения других людей… Я не
нашёлся, что ответить.
Мы зашли в продуктовую лавку. Там дон Хуан
уже не торговался, молча расплатился, и мы пошли в сторону
муниципалитета.
Когда мы загрузили покупки в багажник машины, я
предложил позавтракать в каком-нибудь кафе, поскольку дома мы этого
сделать не успели.
- Хорошо, - согласился дон Хуан. И добавил
небрежно: - Но платить будешь ты. Я улыбнулся. Дон Хуан взглянул
на меня и тоже улыбнулся. Потом он сказал, что знает одно кафе, где
прилично кормят, но при этом цены там весьма умеренные.
Он повёл
меня в это кафе. Когда мы вышли на улицу, примыкающую к небольшому парку
возле церкви, мой взгляд вдруг привлёк человек, который сидел на скамье
у недействующего фонтана. Через мгновение я уже узнал его и потряс дона
Хуана за рукав.
- Смотри-ка! Что это здесь делает дон Хенаро? –
спросил я удивлённо и весело. Дон Хуан посмотрел в направлении
моей вытянутой руки, а потом предложил:
- Давай спросим его самого!
Мы пересекли улицу, и пошли по пыльной тропинке парка. Дон
Хенаро сразу заметил нас. Он поднялся на ноги, а когда мы подошли ближе,
он развёл руки в стороны, словно хотел обнять нас, и торжественно
объявил:
- Вот они! Вот они, всадники апокалипсиса! Покорители
тьмы! Бесстрашные воины света!
- Нет, нет! – откликнулся дон Хуан. –
Это всего лишь мы, - твой Хуан и наш друг Карлос.
- А, ну всё
равно! – махнул рукой дон Хенаро. – Рад вас видеть! Мы
обменялись приветствиями и сели на скамью.
- Что ты здесь делаешь,
дон Хенаро? – сразу же спросил я.
- Я здесь прячусь! – тихо ответил
он и быстро огляделся.
- От кого? – изумился я.
- Ни от кого.
Просто, – прячусь. Видимо на моём лице было написано полное
недоумение. И дон Хенаро объяснил:
- Сегодня утром я проснулся, и
вдруг вспомнил, что уже давненько не прятался. Поэтому решил, что нужно
непременно хорошенько спрятаться. А то ведь так и все навыки можно
растерять! Я не понял, шутит он или говорит серьёзно. И взглянул
на дона Хуана. Улыбка на его лице мне всё объяснила. Когда я снова
обернулся к дону Хенаро, тот уже тоже улыбался.
- И каковы твои
успехи в этом деле? – весело спросил я его.
- Отлично! – воскликнул
он. – Меня никто не нашёл! Только вы, вот, как-то некстати появились…
- Лично я тебя тоже не нашёл бы, - вставил дон Хуан. – Это Карлос тебя
узнал!
- Правда? – спросил меня дон Хенаро. – Это ты меня узнал? Я кивнул.
- И как ты это сделал? – с интересом спросил дон Хенаро.

- Что сделал? – не сразу понял я.
- Как именно ты меня узнал?

- То есть, что значит, – как? – растерялся я. – А как ты сам нас
узнал?
- Я вас не узнавал! - возразил дон Хенаро. – Я подумал, что
это всадники апокалипсиса и бесстрашные воины света приближаются ко мне.
А потом он, - тут дон Хенаро ткнул пальцем в дона Хуана, - рассказал
мне, кто вы такие. Я от души расхохотался. Способности дона
Хенаро к импровизации были выше всяких похвал. Иной раз мне казалось,
что окружающее просто специально «подгоняется» какими-то силами под его
шутки. Как вот и сейчас. Ведь не мог же он предусмотреть весь этот
разговор прямо с того момента, когда увидел и, как он уверял, не узнал
нас с доном Хуаном.
Дон Хенаро состроил обиженную гримасу и
ворчливо пробормотал, что ему никогда не верят, когда он говорит чистую
правду.
- Карлоса теперь так просто не проведёшь! –
многозначительно вставил дон Хуан. – Теперь он научился всё узнавать
безошибочно. У него даже есть место силы, которое помогает ему в этом.
Правда, Карлос? Дон Хуан посмотрел на меня с выражением самого
искреннего простодушия на лице. Я замешкался с ответом, пытаясь
сообразить, отвечать ли мне серьёзно или обратить всё в шутку.
- Я
имею в виду тот холм, - подсказал дон Хуан.
- Я бы скорее назвал
крышу твоей хижины, - неуверенно промямлил я.
- Ни в коем случае! –
горячо возразил он. – Там ты только, как говорится, забросил мяч в
корзину. Но все основные события происходили именно на холме!
- О
чём это вы тут шепчетесь? – нетерпеливо поёрзал на скамье дон Хенаро. –
Может быть, и меня примете в свои игры? Дон Хуан коротко, но
ёмко, пересказал ему события последних дней, временами останавливаясь и
запрашивая моего подтверждения его словам. Я кивал головой.
- Во
всём виноват холм! – безапелляционно заявил дон Хенаро, выслушав рассказ
дона Хуана. – Крыша тут наверняка не при чём. Совсем не при чём! Он вдруг поднялся со скамьи, встал напротив меня и, с чувством пожимая
мою руку, сказал, что искренне рад за меня и поздравляет меня с
достижением Перекрёстка Трёх Дорог.
Я растерянно пробормотал, –
спасибо! Меня сбивал с толку этот чёртов перекрёсток, связь которого с
тем, что произошло на крыше, я упорно не мог уловить.
- Простым
спасибо тебе не отделаться! – заявил дон Хенаро, усаживаясь обратно на
скамью. – Ты теперь обязан как-то отметить своё место силы! Он
на мгновение задумался, а потом сказал:
- Пожалуй, надо построить
на том холме пирамиду. Маги древности всегда возводили пирамиды на таких
местах!
- Нет! – возразил дон Хуан. – Пирамида это слишком
вальяжно и, к тому же, заметно. Начнут съезжаться туристы…
- Ладно,
- согласился дон Хенаро. – Пирамиды не надо. Но тогда нужно поставить
хотя бы крестик.
- Крестик подойдёт, - поддержал его дон Хуан. –
Можно его даже не вкапывать, а просто положить на холме, чтобы он не так
бросался в глаза. Только он должен быть достаточно тяжёлым, а не то
кто-нибудь непременно утащит его к себе на могилу!
- Решено! –
заявил дон Хенаро, словно мы действительно здесь что-то решали.
Он поднялся со скамьи и велел нам идти за ним.
- Куда мы пойдём? –
вырвалось у меня.
- Я знаю, где взять нужный крестик, - ответил дон
Хенаро.
- Погоди, дон Хенаро! – взмолился я. – Ты это серьёзно?
Ведь мы собирались позавтракать! Я взглянул на дона Хуана. Он
пожал плечами, поднялся со своего места и пошёл вслед за доном Хенаро.
Мне ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Дон
Хенаро, вышагивая впереди, рассуждал о том, что во всём можно найти свои
выгодные стороны. В данном случае он видел выгодную сторону в том, что
пока мы подберём нужный крестик, придёт время обеда. А стало быть, мы
сэкономим на завтраке…

Потом он, с видом заправского фокусника, взмахнул рукой и добыл
откуда-то из-под одежды листок бумаги.
- Смотри, что у них там
раздают, - сказал он дону Хуану и протянул ему этот лист.
- Это в
туалете, что ли? – ухмыльнулся дон Хуан.
- Нет, этого добра у них
целая стопка лежит на стойке бара, - спокойно сказал тот. – Бери - не
хочу! Дон Хуан пробежал глазами по листу, и выражение его лица
изменилось. Оно вмиг сделалось серьёзным и сосредоточенным.
- Это
знак! – произнёс он твёрдо.
- Это знак? – переспросил дон Хенаро.
- Да, - подтвердил дон Хуан. – И очень важный знак. Он
внимательно посмотрел на меня и сказал, что даже не может себе
представить, с чего это в моей жизни пошла такая полоса удачи.
-
Берегись! – предупредил он. – Когда в жизни воина наступает подобный
период, то он легко может расслабиться и пропустить удар! Я
ничего не понял и попытался заглянуть в листок, который дон Хуан держал в
руках. Но он тотчас положил листок на стол, лицевой стороной вниз. Я
только успел заметить, что это какая-то рекламная или информационная
листовка. Мне показалось, что, среди прочего, там была фотография
индейца в праздничном уборе.
Появился официант. Пока он расставлял
тарелки, мы молчали.
- О чём ты говоришь, дон Хуан? – спросил я,
едва официант отошёл от нашего столика. – Какая ещё полоса удачи? Что за
период?
- Можно сказать, что тебе просто повезло, - задумчиво
произнёс он. – А можно сказать, что сама сила расставила обстоятельства
таким образом. Он опять замолчал. Я сгорал от нетерпения и
посмотрел на дона Хенаро. Тот пожал плечами и кивнул на дона Хуана,
словно желая сказать, что сам он тоже не понимает, о чём речь.
- Я
тебе однажды рассказывал, что в определённый момент магические линии
отделились одна от другой и приняли решение иметь как можно меньше
контактов между собой. Или не иметь их вовсе, - наконец-то начал дон
Хуан, и я весь обратился во внимание.
- Тебе уже однажды повезло, и
ты встретился с представителем нашей родственной, параллельной линии. Я
говорю, конечно, о Ла Каталине. Разумеется, я прекрасно помнил
Ла Каталину. Та стычка с нею, которую спровоцировал сам дон Хуан, едва
не свела меня с ума. А игра, в которую мы с Ла Каталиной позднее
вступили в пустыне в облике каких-то экзотических существ, была для меня
одним из самых ярких и фантастических переживаний.
- Это большая
удача, - иметь подобный опыт, - продолжил дон Хуан. – Но завтра тебе
предстоит нечто, что, возможно, потрясёт тебя до самой твоей основы…
- У тебя есть основа? – заинтересованно спросил меня дон Хенаро. Дон Хуан строго взглянул на него.
- Я только уточнил, - виновато
сказал дон Хенаро и сделал рукой жест, словно застёгивал свои губы на
застёжку-молния.
- Несмотря на то, что магические линии разошлись в
разных направлениях, одна линия была оставлена как бы общей, доступной
для контакта любой другой линии. Иначе говоря, магические линии не могут
сообщаться друг с другом. Но любая из этих линий, в любой момент, может
иметь любого рода контакты с той особой линией, о которой я сказал. Дон Хуан снова задумался. Дон Хенаро ждал продолжения его рассказа,
казалось, с не меньшим нетерпением, чем я сам.
- Эта особая
магическая линия доступна не только остальным магическим линиям, но и
любому желающему. И, разумеется, все индейцы яки знают о её
существовании. Каждые десять лет избирается нагваль этой линии. В данный
момент её возглавляет дон Гуйтимео.
- Дон Тезлкази Гуйтимео, -
строго уточнил дон Хенаро.
- Да, дон Тезлкази Гуйтимео, -
поправился дон Хуан. Меня одолевало жуткое любопытство и мне не
хотелось перебивать его, но я не смог не уточнить:
- Но ведь ты
всегда утверждал, дон Хуан, что нагваля никто не выбирает и никто не
может назначить человека нагвалем!
- Это всё так, - согласился дон
Хуан. – Но тогда, поскольку ты был ещё не готов, мы не касались в
разговорах этой особой линии. А здесь уже несколько иные правила. Эта
линия является своего рода имитацией некой общественной организации. Это
необходимо, поскольку эта линия имеет дело не только с магами, но и с
обычными людьми, которые не готовы к восприятию магического мира. Она
оставлена такой, чтобы обеспечивать магам контакт с социумом. Впрочем,
завтра ты сам сможешь всё увидеть и во всём разобраться. Поскольку
завтра мы отправимся на фиесту, которая знаменует собой определённый
период развития… Я хотел уточнить о периоде развития кого или
чего именно он говорит, но дон Хуан сделал мне жест помолчать, и сказал:

- Наши друзья тоже будут там.
- Наши друзья тоже будут там? –
эхом переспросил его дон Хенаро.
- Разумеется, - кивнул дон Хуан. –
Это только мы могли бы пропустить такое событие, поскольку сидим
безвылазно в пустыне и не интересуемся происходящим вокруг.
-
Разумеется, наши друзья будут там, - глядя на меня, подтвердил дон
Хенаро таким тоном, словно переводил слова дона Хуана с иностранного
языка. – Ни Сильвио Мануэль, ни Висенте Медрано ни за что не пропустят
такого события! Только тут до меня дошло, о каких именно друзьях
говорит дон Хуан. К моему любопытству добавилось и нетерпение. Я понял,
что предстоящее событие действительно является значительным.
-
Когда же мы поедем, дон Хуан? – спросил я. – Это далеко?
- Не
очень, - ответил он. – Мы поедем на север. И вполне успеем, если
отправимся завтра утром. После этого дон Хуан предложил нам
всё-таки пообедать, что мы и сделали в полном молчании. После
обеда мы вышли из кафе и направились к моей машине. Дон Хенаро пошёл
проводить нас. Он сказал, что переночует в городе, а завтра на рассвете
будет ждать нас у выезда на шоссе. Я хотел уточнить, в котором часу он
там будет. Дон Хенаро ответил, что в любом случае он будет в условленном
месте раньше нас, так что его ждать нам не придётся.
На щите для
местных объявлений, который стоял неподалеку от здания муниципалитета, я
заметил такую же листовку, что принёс дон Хенаро и собрался незаметно
улизнуть, чтобы взглянуть, что же на ней написано. Однако дон Хуан
быстро раскусил моё манёвр и, придержав меня за рукав, спросил, куда это
я собрался.
- Прояви терпение! – сказал он. - Завтра сам всё
увидишь… ...

Дон Хенаро был так же сосредоточен и тих, как и дон Хуан. Он лишь
изредка указывал мне, какой делать поворот, и по какой дороге ехать. Я
спросил его, бывал ли он раньше в том месте, куда мы едем.
- Да, -
коротко ответил дон Хенаро. Через некоторое время он вдруг
произнёс:
- Я думаю, ты должен знать ещё кое-что об этой запутанной
истории… Он выдержал паузу, а потом спросил у дона Хуана:
-
Как ты думаешь, ему надо это знать?
- Смотря, что именно ты
собираешься рассказать, - сухо ответил дон Хуан.
- Я думаю, -
проговорил дон Хенаро, обращаясь ко мне, - тебе следует знать, какое
значение эта поездка имеет для самого Хуана.
- И какое же? –
равнодушно спросил дон Хуан, но мне показалась, что в его тоне
проскользнуло скрытое любопытство. Дон Хенаро видимо воспринял
его вопрос, как разрешение продолжать, и стал рассказывать мне об
отношениях нагвалей магических линий с нагвалем той особой, открытой
линии.
Дон Хенаро объяснил, что каждый из нагвалей магических линий
обязан хотя бы один раз встретиться с нагвалем открытой линии. Это
такая неписаная обязанность, некий договор, соблюдать который, - долг
каждого нагваля любой из закрытых магических линий.
Никто никому
ничем не обязан. В конце концов, магия, это ведь не Католическая
Церковь. А дон Тезлкази Гуйтимео, - не Папа Римский. Но особая этика и
безупречность нагвалей побуждает их исполнить этот свой долг.

Нагвали всех скрытых магических линий уже получали аудиенцию у дона
Тезлкази Гуйтимео. И только дон Хуан до сих пор избегал этого.
- Ты
ведь знаешь, какой он у нас упрямый, - сказал дон Хенаро. – И я, и
Сильвио Мануэль и Висенте и даже все женщины и курьеры уже бывали на
подобных фиестах. Только этот старый осёл всё пытается сохранять нашу,
якобы, независимость. Ведь для него авторитеты, – ничто. Пустой звук! Я взглянул на дона Хуана. Он сидел, едва сдерживая улыбку. Но потом не
выдержал и расхохотался. К моему удивлению, дон Хенаро остался
серьёзным.
- Вот так всегда, - хмуро сказал он мне. – Он всегда
отделывается смехом, когда речь заходит о вполне серьёзных вещах. Дон Хенаро подался вперёд и, просовывая голову между спинками наших
сидений, спросил дона Хуана:
- Тебе разве трудно хотя бы раз
встретиться с доном Нагвалем? Я обратил внимание, что он назвал
дона Тезлкази Гуйтимео не просто нагвалем, а доном Нагвалем. Вероятно,
такое обращение подчёркивало его статус.
- Чего ты хочешь? –
повернулся к нему дон Хуан. – Мы ведь едем туда, не так ли?
-
Конечно, едем! – иронично воскликнул дон Хенаро. – Только это уже
давным-давно следовало проделать! Он тронул меня за плечо и
сказал, что я должен осознать, насколько удача улыбается мне, если ради
меня дон Хуан решился, наконец, на такой поступок.
- Ты
преувеличиваешь! – возразил дон Хуан. – Я делаю это не ради Карлоса.
Точнее, не только ради него. Этот знак был дан, как ему, так и мне. Я не
представляю, что этот знак значит для него, но для меня самого это было
явное указание, что пора смириться и принять свою судьбу такой, какой
она есть.
- Но почему ты раньше не хотел встречаться с доном
Тезлкази Гуйтимео, дон Хуан? – спросил я заинтересованно. Он не
ответил. Тогда я повернулся к дону Хенаро и спросил:
- Что
происходит во время такой встречи?
- Происходит то, что дон Нагваль
как бы подтверждает полномочия нагваля магической линии… Он
запнулся, словно не знал, что сказать ещё. Тогда заговорил дон Хуан.
- Во время такой встречи происходит энергообмен. Очень важный для обеих
сторон. Нагвали магических линий передают часть той энергии, которую
они накопили во время своей магической практики во втором внимании. А
дон Нагваль наделяет их той энергией первого внимания, которую собирает
открытая линия. Таким образом, в скрытые магические линии поступает
свежая струя трезвости, струя первого внимания, без которой эти
магические линии уже давно оказались бы увязшими в безвыходном лабиринте
второго внимания.
- Но что плохого в таком обмене? – искренне
удивился я. Мне такое положение вещей представлялось довольно разумным и
правильным.
- А я разве говорил, что в этом есть что-то плохое? –
посмотрел на меня дон Хуан.
- Но тогда почему ты до сих пор избегал
встреч с доном Нагвалем?
- Это запутанный вопрос, - медленно
проговорил дон Хуан.
Казалось, он был близок к тому, чтобы поведать
мне, в чём состояла его запутанность, но потом передумал.
- Мы
поговорим об этом позднее, когда ты будешь готов услышать то, что я
скажу, - проронил он.

Берега озера были скалистыми, покрытыми выгоревшей на солнце травой,
местами рос довольно зелёный кустарник. Здесь я уже понял, куда нам
ехать. Начались самодельные указатели в виде стрелок, укреплённых на
шестах. В одном месте стрелка указывала, что надо свернуть с дороги. Я,
обернувшись, взглянул на дона Хенаро. Он кивнул головой. Я свернул и
повёл машину по бездорожью.
Впрочем, это нельзя было назвать в
полном смысле бездорожьем. Было видно, что сегодня здесь проехала уже не
одна машина. Мы обогнули большой скалистый холм и оказались у
импровизированной стоянки машин. Тут было, на первый взгляд, не меньше
сотни автомобилей и несколько туристических автобусов.
Я занял
свободное место, мы выбрались из машины и направились в сторону озера. В
этой местности было ощутимо прохладнее, чем там, откуда мы приехали. Стоянка находилась на своеобразном плато, от края которого нам открылся
величественный вид на озеро. К нему, вниз, вела довольно широкая
тропинка, по которой, при желании, легко мог проехать какой-нибудь джип.

Берега озера были пустынными, - никаких построек, по крайней мере,
с того места, где мы стояли, видно не было.
Дон Хенаро сказал, что
это особое озеро. И что его выбрали для места проведения фиесты не
случайно. С высоты полёта орла, это озеро своими очертаниями напоминает
фигуру танцующего шамана.
- Ну, Хуан, ты ведь знаешь, ты же летал! –
толкнул он в бок дона Хуана, словно желал, чтобы тот подтвердил его
слова. Дон Хуан улыбнулся, но сделал это как-то автоматически.
Он был чрезвычайно сосредоточен и сказал, что нам пора спуститься вниз. Внизу, в небольшой долине на берегу озера, был разбит своеобразный
лагерь. Там находился огромный шатёр, напоминающий цирк-шапито, который
располагался в левой части долины. Не очень далеко от него и ближе к
берегу озера, был ещё похожий шатёр, но меньшего размера. И ещё один
такой же шатёр находился почти посередине долины.
У самого берега
озера виднелось с десяток индейских вигвамов, а ближе к скалам,
окружающим долину, располагались импровизированные торговые ряды.

Обнаружил я и три открытых площадки. Одна из них напоминала летнюю
эстраду, - на ней была сцена и ряды сидений перед нею. Две других
представляли собой обычные деревянные настилы, а зрители вокруг сидели,
кому как вздумается, или просто стояли.
Вход в долину обозначали
два высоких и массивных деревянных столба, украшенные резьбой. Между
ними было натянуто несколько рядов разноцветных флажков. Впрочем,
подобные флажки и гирлянды растений на шестах были разбросаны по всему
пространству.
Правее столбов, у самых скал, стояло около полутора
десятка небольших грузовичков и фургонов. Мы спустились вниз и
прошли между столбами. Никто нас не встречал и не приветствовал. Похоже,
что если у этой фиесты и были организаторы, то они проделывали всё
ненавязчиво, предоставляя посетителям самим разбираться, что и где
происходит.
Впрочем, за столбами мы обнаружили большой щит, к
которому были приклеены несколько листовок, которые, по всей видимости,
являлись своеобразными указателями куда направиться и чем заняться
гостям. Там была и такая же листовка, которую дон Хенаро вручил дону
Хуану в кафе.
Поскольку оба дона остановились у этого щита, изучая
написанное, я тоже, наконец, удовлетворил своё любопытство и прочитал
то, что было написано в той листовке.

Тут я вспомнил, что оставил свой блокнот в машине и попросил дона Хуана и
дона Хенаро подождать, пока я принесу его. Дон Хуан удержал меня.
-
Не спеши! Я ведь предупреждал тебя, что в такие моменты воин может
легко расслабиться и пропустить удар. Сейчас нет никакой необходимости в
твоём блокноте. Но если ты очень хочешь, то, разумеется, можешь сходить
за ним. Однако прежде я должен тебя проинструктировать, как тебе
следует себя вести в этом месте. Дон Хуан отвёл меня в сторону, и
мы сели прямо на траву.
- Сейчас мы разойдёмся, – сказал он. – Мы с
Хенаро отправимся улаживать свои дела, а ты будешь предоставлен сам
себе. Ты можешь делать всё, что угодно: ходить, совать свой нос во всё,
что здесь происходит, разговаривать с людьми, в общем, - что твоя душа
пожелает. Строжайше тебе запрещается только одно, - узнавать кого бы то
ни было! Дон Хуан требовательно посмотрел на меня. Я не понял
его последней фразы и попросил объяснить, что он хочет этим сказать.
- Здесь ты можешь встретить знакомых тебе людей. Как уже сказал Хенаро,
здесь находятся и некоторые наши друзья. Если ты увидишь их, ты ни в
коем случае не должен подходить к ним и тем более вступать в разговор.
Если же ты встретишься с ними неожиданно и прямо нос к носу, то должен
просто пройти мимо, словно не знаешь их. Можешь быть уверенным, они
сделают то же самое. Я спросил, какой во всём этом смысл. На что
дон Хуан ответил, что в этом есть огромный смысл, но о нём сейчас не
стоит говорить. Тогда я сообщил ему, что обнаружил в списке почётных
гостей фамилии знакомых мне преподавателей, и спросил, что мне делать в
том случае, если я встречу кого-нибудь из них. Дон Хуан на мгновение
задумался, а потом сказал, что будет правильнее и лучше, если я и с ними
не стану вступать в контакт и вообще постараюсь остаться незамеченным.
Он потребовал, чтобы я отнёсся к его словам со всей ответственностью,
какими бы странными не казались его рекомендации.
- Мы встретимся с
тобой через час-полтора у этих столбов, - сказал в заключение дон Хуан.
– Только не торчи тут, словно третий столб. Если нас ещё не будет, то
устройся неприметно где-нибудь возле скал. Мы встретимся, и я отведу
тебя к дону Нагвалю. Дон Хуан поднялся на ноги, сделал знак дону
Хенаро, который не участвовал в нашем разговоре, а стоял, словно на
страже, поодаль и внимательно наблюдал за местностью, и они ушли. Я
остался один. Предупреждение дона Хуана несколько остудило меня и
умерило мой пыл. Ведь я готов был броситься в происходящую здесь
фиесту, словно в объятия любимой женщины. Я чувствовал, что теперь я
наконец-то нашёл или найду то, к чему давно стремился. Я был уверен, что
люди, собравшиеся здесь, занимаются как раз той деятельностью, которой
мне всегда недоставало, деятельностью, направленной на беспристрастное
исследование и изучение глубоких корней шаманизма и магии. В глубине
души даже промелькнула надежда, что после встречи с доном Тезлкази
Гуйтимео, и сам дон Хуан в чём-то пересмотрит свой взгляд на мир, и
будет уже не так отрицательно настроен к возможности написания им самим
книги о магии. Возможно, та струя энергии первого внимания, которую он
получит в результате обмена энергией с доном Нагвалем, как раз и явится
той последней каплей, что повлияет на его решение.
Я подумал даже о
том, что, возможно, дон Хуан упрямо избегал этой встречи именно по
причине бессознательного опасения, что такая встреча заставит его
заняться своего рода переоценкой ценностей, выведет на какой-то иной
рубеж в познании и деятельности.
Ни от Перекрёстка Трёх Дорог, ни
от узнавания во мне не осталось и следа…

Сильвио Мануэль находился на одной из открытых площадок. Одет он был в
чёрное трико, плотно обтягивающее его мускулистое тело жокея. На его
голове красовалась повязка, в которую были воткнуты три пера.

Сильвио Мануэль давал представление, демонстрирующее удивительные
возможности его тела. Он вынимал со своих мест суставы на руках и ногах,
а потом вставлял их обратно. Он принимал причудливые и самые
невероятные позы, а порой, в буквальном смысле, подпрыгивал на голове.
Я стоял, разинув рот. Эта клоунада неприятно поразила меня. Но зрители
были в восхищении и одаривали аплодисментами каждый трюк Сильвио
Мануэля.
У меня не возникло никакого желания подходить к нему. Мне
вдруг стало отчаянно тоскливо и пусто на душе. Я развернулся и
направился прочь от этого места.
Вокруг меня сновали люди.
Доносились их слова, пение и смех. А я вдруг вспомнил комическую фразу,
которую слышал в каком-то русском фильме, что показывали в киноклубе
нашего университета: Киса, мы чужие на этом празднике жизни…
Но мне
не стало смешно… Вдруг на большой эстраде включили микрофон. И
какой-то человек, которого я не мог разглядеть со своего места, объявил,
что начало концерта откладывается на час. После чего он призвал всех не
терять времени зря и принять участие в конструктивном обмене мнениями,
местом проведения которого был назван тот шатёр, который я посетил
первым и площадка за ним.
Свою речь человек заключил объявлением о
том, что ещё остаются два свободных места на индивидуальные консультации
у дона Тезлкази Гуйтимео. Во мне что-то лопнуло. И я почти
бежал к столбам у входа в долину. Я хотел поскорее увидеть дона Хуана.
Но возле столбов никого не было. И тогда я, игнорируя совет дона Хуана
укрыться ближе к скалам, опустился на землю у одного из столбов. Моё внутреннее состояние приближалось к опасной грани, за которой мог
последовать какой-то взрыв. Меня раздирали противоречия. Мой разум,
казалось, был полностью удовлетворён тем, что я видел на этой фиесте. Он
убеждал меня, что, несмотря на все несостыковки, несовпадение концов и
недостаточную проработку концепций, тот подход к магии и знанию, который
ощущался здесь, является наиболее правильным и соответствующим моим
собственным интересам и стремлениям.
Но моя душа, если такое
определение уместно, восставала против всего этого. Я ощущал
происходящее здесь, как бездонную яму или трясину, из которой у меня не
будет сил выбраться никогда. Мир, каким он представал, если принять
сторону провозглашаемых здесь идей и концепций, был унылым и плоским,
несмотря на все его вертикали, горизонтали и законы бытия, которые
провозглашались основной целью исследований.
Мой разум утверждал,
что я последний дурак, если пытаюсь восставать против очевидного. Против
упорядоченности и разумности мира. Против его иерархичности и
причинно-следственной зависимости. Против осмысленности и подчинённости
моего существования неизменным законам, на постижение которых и
направляют свои усилия те, кто собрались на этой фиесте.
А моя душа
говорила, - Плевать! Она кричала, что если всё обстоит именно так, то
лучше лечь на рельсы или стукнуться головой о скалу, чем включиться в
эти бега, в это соревнование идей, концепций и объяснений.
Разум
высмеивал её протест и утверждал, что идти против потока, - безумие. Что
никакая сила не может восстать против объективных законов, присущих
этому миру.
Душа не имела разумных доводов, чтобы возражать, но не
хотела допускать даже возможности компромисса.
Я осознавал, что
индульгирую сверх всякой меры. Но осознание этого никак не облегчало моё
состояние. Я опять был на грани того, что дон Хуан назвал Пустой
Тройник. И в данный момент это особенно меня ужасало. Поскольку в
нынешнем своём состоянии я был, казалось, полностью лишён сил и энергии.
И не мог даже представить себе, на что смогу решиться, если попаду
сейчас на Перекрёсток Трёх Дорог.
Мне очень хотелось, чтобы
поскорее пришли дон Хуан и дон Хенаро. Я надеялся, что их присутствие
если и не прояснит мне всё, то, по крайней мере, как-то упорядочит мой
внутренний хаос. Даст некую опору моей разрушающейся целостности…

Посмотреть профиль Отправить личное сообщение

You’ll die, and just the same as ever
begin the dance again. A
damp
night, frozen ripples on the river,
a chemist’s shop, a
street, a lamp.
(«Ночь, улица, фонарь, аптека…», - стихотворение А.
Блока. – прим. переводчика) Только когда закончил, я осознал,
что снова могу говорить. Дон Хуан тронул меня за плечо и сказал, что мы
должны ехать.
Он устроился на переднем сидении, и мы выехали из
города.
Ехали молча. Мне стало значительно легче. Однако я боялся
задавать вопросы, поскольку никак не мог понять, кто сейчас дон Хуан.
Является ли он прежним доном Хуаном, или он, - новый дон Хуан, который
просто переоделся в свою старую одежду? А может быть, в данный момент он
представляет собой какую-то смесь обоих?
Всё это было довольно
нелепо. И я молчал. Дон Хуан тоже молчал и ни разу не взглянул на меня.
Вдруг он велел остановить машину. Я не сразу понял, где мы
остановились. И только когда мы выбрались наружу, я узнал тот холм перед
городом, на котором мы сидели, глядя на окна. Поскольку в этот раз мы
въезжали на него со стороны города, то я просто не успел
сориентироваться в пространстве. Мы сели на том же самом месте.
Только светящихся окон в городе было значительно меньше. После
непродолжительного молчания, дон Хуан сказал, что мне придётся
потратиться на ещё один крестик. Я не понял о чём это он и повернулся к
нему. Даже в темноте было видно, что он улыбается.
- Похоже, этот
холм тоже претендует на то, чтобы стать твоим местом силы, - сказал дон
Хуан. С моих плеч словно убрали гранитную плиту. Это был прежний
дон Хуан. И вокруг меня был прежний мир, - может быть сладкая и
таинственная иллюзия, может быть только фантазия, - мне было
безразлично. Это был мой мир.
Я хотел улыбнуться дону Хуану, но не
смог. Мышцы моего лица были всё ещё какими-то скованными. - Что
за стих ты читал у машины? – спросил дон Хуан.
Я объяснил. И
добавил, что, к сожалению, не знаю испанского перевода.
- Не важно,
- сказал он. – Я понял, что ты хотел сказать. Я возразил, что я
и сам не знаю, что я хотел сказать этим стихотворением. Просто для меня
в нём было сказано о мире больше, чем во всём том, что я услышал на той
фиесте.
- Именно это ты и сказал! – улыбнулся дон Хуан. -
Зачем мы туда на самом деле ездили, дон Хуан? – спросил я после
непродолжительного молчания.
Он покачал головой, а потом произнёс:
- Для тебя эта поездка была возможностью увидеть второй путь, уводящий
от Перекрёстка Трёх Дорог. Для меня самого… впрочем, сейчас не имеет
значения, чем это было для меня.
- Но ты встречался с доном
Нагвалем? Он снова покачал головой и сказал:
- Нет никакого
дона Нагваля. Во всяком случае, в том смысле, как воспринял ты. Я заявил, что я воспринял всё только так, как описали мне они с доном
Хенаро. И если всё это было розыгрышем, то я бы назвал этот розыгрыш
довольно жестоким, - я едва не свихнулся от событий прошедшего дня.
Дон Хуан тихо рассмеялся, словно он не хотел нарушать тишину ночи.
- Это не было обычным розыгрышем, - сказал он. – И, хотя у всего этого
было какое-то подобие сценария, который, кстати, возникал прямо на ходу,
но это не было и театральным представлением, рассчитанным на тебя. Мы с
Хенаро не просто играли роли. Мы были этими ролями.
- Что ты
хочешь этим сказать, дон Хуан?
- Я хочу сказать, что мы создали для
тебя специальную реальность и сами поселились в ней, понимаешь? Мы не
играли, мы, - были.
- Ты хочешь сказать, что когда вы вернулись, вы
на самом деле были двумя… идиотами? – изумился я. – А потом, в машине,
ты совершенно искренне говорил всю эту чепуху? А дон Хенаро на самом
деле плакал, когда прощался с тобой?
- Ну, о чём плакал Хенаро, ты
лучше спроси у него самого, - усмехнулся дон Хуан. – Я же только могу
повторить тебе то, что уже сказал: мы не играли, мы, – были.
- Но
хотя бы какой-то контроль или что-то похожее у вас оставалось? – не мог
понять я. – Иначе, как ты вернулся к себе настоящему?
- Настоящему?
– покосился на меня дон Хуан и опять тихо рассмеялся.

Он улыбнулся и продолжил:
- Такое положение, в сегодняшней
модальности времени, возводит влияние и власть разума на уровень почти
абсолютный. Единственным реальным конкурентом разуму является дух. Но от
этого конкурента разум тоже научился избавляться, применяя первую свою
уловку, - игнорирование.

Дон Хуан, казалось, почувствовал моё настроение. Он перестал смеяться и
сел, выпрямив спину. Потом он как-то по-детски шмыгнул носом, и,
казалось, готов был снова покатиться со смеху, но сдержался.
- То,
что выкрикивал я, ты слышишь каждый день, каждый час, каждый миг своей
жизни. Это кричит твой разум. Точнее, он уже не кричит. В этом нет
нужды. Он просто нашёптывает тебе всё это. И сейчас, в отличие от того
раза с Сильвио Мануэлем, тебе нечего вспоминать. Поскольку твоя память
давно уже находится в услужении разума, укрепляя линейность твоей
непрерывности.
- Это ещё одна уловка разума? – хрипло спросил я.
- Нет, - покачал головой дон Хуан. – Это не уловка. Это следствие той
изысканной уловки, которую я назвал, - объяснение. Он переменил
позу и продолжал в какой-то академической манере:
- Как тебе
известно, природа нашего разума состоит в том, чтобы всё объяснять,
классифицировать и систематизировать, определяя связи между явлениями в
понятиях причины и следствия. Он стремится объяснить даже то, что не
поддаётся объяснению в принципе.
- Но как же тогда ему это удаётся?
– спросил я.
- Легко! – воскликнул дон Хуан, прищёлкнув пальцами в
воздухе. – Он, - соглашается… Он опять сделал паузу, то ли в
надежде на мои вопросы, то ли просто давая мне возможность лучше
осознать его утверждение. Потом он продолжил:
- Это как раз случай
того твоего учёного человека, который, по твоим словам, всё понимает
правильно. И тут ты прав. Он совершенно правильно всё… понимает. Но он, -
не знает. Он понимает, поскольку его разум согласился, что, например,
нагуаль, - невыразим. Его разум выдаст тебе совершенную концепцию
относительно того, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. И твой
собственный разум, поскольку, с его точки зрения, эта концепция
настолько точна и совершенна, что даже нет места, где могла бы нагадить
муха, легко согласится с нею. Заметил? Снова, - соглашение! Твой разум, -
не знает. Он только понимает, что в концепции всё находится на своих
местах. И он, - соглашается… Я упорно не мог понять, к чему он
ведёт. И попросил объяснить это как-нибудь иначе.
Дон Хуан
преувеличенно вздохнул. Но потом терпеливо продолжил:
- Когда о
невыразимости нагуаля говорю я, или Хенаро, или любой другой маг,
которому довелось быть свидетелем нагуаля, то это говорится из знания.
Но ни я, ни Хенаро, ни любой другой не понимаем, как это может быть, что
нагуаль, - невыразим. Однако твой учёный, - понимает. И это говорит о
том, что он попался на главную уловку разума. Уловку, которую разум
применяет к самому себе. Уловку настолько искусную, что даже он сам не
осознаёт, что это, - уловка… Я тут же принялся упрашивать дона
Хуана, чтобы он не держал меня в неведении и рассказал об этой уловке.
Но он только покачивал головой из стороны в сторону, словно не веря, что
я вообще говорю об этом.
- Ты хотя бы представляешь себе, о чём
просишь? – спросил он, наконец. – Сейчас мы с тобой пребываем в
пространстве разговора. Разговор принадлежит сфере разума. Как, скажи на
милость, я смогу рассказать тебе об уловке, которую сам разум не
осознаёт, мм? Как?
- Но ты ведь упомянул о ней, - слабо возразил я.
– Значит… Я запнулся. Потому что вдруг осознал, что из того,
что дон Хуан упомянул об этой уловке, вовсе не следует никакого, -
значит…
Дон Хуан, казалось, прекрасно понимал, что со мной
происходит. Он сидел, глядя равнодушно куда-то вдаль мимо меня, но по
определённому блеску его глаз, который выдавало пламя свечей, я каким-то
образом знал, что ему есть, что ещё сказать.
- Ну, говори же,
наконец! – буркнул я. Дон Хуан лукаво усмехнулся, потом пожал
плечами с таким видом, словно нехотя поддаётся моему давлению и,
наконец, произнёс:
- Что ж. Я могу попробовать рассказать об этой
уловке. Но должен предупредить, что, несмотря на все мои старания, ты
вряд ли узнаешь, о чём я говорю. Подобного рода разговоры не ведут к
узнаванию. Возможно, ты достигнешь некоторой степени понимания. Но не
делай на это понимание слишком большую ставку! Он удобнее
устроился на своём месте, развернул свечи так, чтобы их отражатели
затеняли от нас пламя, и продолжил:
- Итак, разум твоего учёного
согласился, что нагуаль, - невыразим. Но что он сделал на самом деле? Он
объяснил нагуаль! Понимаешь? Я, с каким-то остервенением,
отрицательно мотнул головой. Дон Хуан едва не рассмеялся, но сдержал
себя.
- Разум учёного никогда не был свидетелем нагуаля. По той
простой причине, что разум вообще не может свидетельствовать о нагуале.
Это прерогатива воли. Однако разум, в результате, например,
манипулирования какими-то философскими концепциями, вполне может прийти к
выводу о существовании нагуаля и даже о его невыразимости,
необъяснимости. При этом, заметь, разуму вовсе не обязательно быть
свидетелем нагуаля! Ему достаточно интеллектуальных усилий, чтобы
добраться до концепции необъяснимости нагуаля. И тогда он, -
соглашается. Понимаешь? Он реально не знает. Он только согласен. А что
означает такое согласие? Дон Хуан, похоже, ждал от меня ответа.
Но у меня его не было. Поэтому я спросил:
- И что же оно означает?
- Оно означает только то, что разум объяснил самому себе, что нагуаль, -
необъясним. Понимаешь? Необъяснимый нагуаль не является для разума
реальностью! Он, - всего лишь умозрительная концепция в той картине
мира, которую состряпал для нас разум… Вероятно, на моём лице
отражалось полное недоумение. Дон Хуан не выдержал и расхохотался.
Впрочем, он быстро успокоился и с невероятным терпением продолжал:
-
Разум просто включил в своё описание мира ещё один умозрительный
элемент, который называется, - «нагуаль необъяснимый». И ничего более!
Разум уложил нагуаль на одну из полочек своего инвентаризационного
перечня, и теперь готов, на своём уровне, манипулировать этим
умозрительным нагуалем. Несмотря на то, что сам же прицепил к нему
бирочку, - невыразимый... Мне показалось, что я начинаю
понимать, что хочет сказать дон Хуан. Но это не было похоже на обычное
интеллектуальное понимание. Я «схватывал» слова дона Хуана чем-то ещё.
Чем-то, что, либо относилось к сфере разума лишь опосредовано, либо
вообще не имело ничего общего с разумом.
- Однако это лишь часть
уловки! - заявил дон Хуан. – Дальше всё может развиваться по двум
сценариям. В одном случае разум приступает просто к игнорированию
нагуаля, поскольку понятно ведь, что от чего-то, что не поддаётся
описанию и объяснению, нет никакого толка. В другом случае, разум,
вдохновляемый концепцией о невыразимости и неописуемости нагуаля,
начинает любоваться своей теорией, расширять и совершенствовать её,
выстраивать новые концепции. Он даже создаёт некие свои практики,
которые, по его мнению, приблизили бы его к необъяснимому нагуалю. Мне
лично первый вариант представляется не таким безнадёжным, как второй.
- Ты, видимо, хотел сказать, что второй вариант не такой безнадёжный? -
осторожно поправил его я.
- Нет, - решительно возразил он. – Я
сказал именно так, как хотел. Второй вариант намного безнадёжнее
первого.
- Но почему? – не понял я.
- В первом случае у
человека всё-таки остаётся небольшой шанс, что когда-нибудь нагуаль к
нему достучится, несмотря на игнорирование разума. Видишь ли,
игнорирование, хотя и крепкий щит, но не совсем надёжный. И при
определённом давлении нагуаля этот щит не выдерживает и разлетается на
куски. Дон Хуан поднёс кисти рук к груди и, сжав их в кулаки,
затем быстро выпрямил пальцы, словно имитируя некий взрыв.
- А вот
во втором случае разум выставляет такие плотные щиты, что пробиться
сквозь них нет никакой возможности. Ведь разум уверен, что он уже знает,
что такое нагуаль. Он облёк своё понимание необъяснимости нагуаля в
удобные концепции, поставил себе плюсик за то, что не игнорирует
непостижимость нагуаля, и уверил себя самого, что его понимание и
является знанием. Таким образом, разум всегда на коне. Он снова на
вершине и правит бал. И щиты его, на этот раз, крепче любой брони.
-
О каких именно щитах ты говоришь, дон Хуан? Не мог бы ты привести
какие-то примеры?
- Но ты ведь стоял с таким примером нос к носу! –
воскликнул дон Хуан. – Тот учёный. Он является наилучшим примером того,
о чём я тебе сказал. Его щиты, - безупречны. Я уверен, что если он уже
не начал, то в дальнейшем непременно начнёт облекать в
научно-психологические концепции и сталкинг, и сновидение, и
энергетическое тело. В конце концов, на радость всем почитателям разума,
он подведёт научную базу под всю эту необразованную магию и, исходя из
этой базы, разработает методологию и практику, ведущие к достижению, ни
много, ни мало, - нагуаля. А затем и третьего внимания… Но, надеюсь, ты
уже догадываешься, куда на самом деле приведут все эти практики с
методологиями.
- Значит, выходит, что наука вообще не нужна? –
спросил я. Дон Хуан обхватил ладонями голову в жесте полного
отчаяния. Потом опустил ладони и спросил, глядя прямо мне в глаза:
-
Не нужна, - где?
- Что значит, - где? – не понял я.
- Где не
нужна наука? – повторил он и пояснил. – Наука хороша в своей сфере. Но
беда с ней в том, что, поскольку разум претендует на мировое господство,
наука постоянно зарывается в те сферы, где её присутствие не только не
нужно, но даже вредно. А то и вообще, - абсурдно. В музыке, например.
Или в поэзии. Если же говорить о магии, то, вне всякого сомнения, для
науки там просто нет места…

Дон Хуан рассмотрел рисунок в свете свечи и сказал, что у меня
получилась замечательная лошадь, хотя, в действительности, она ведь и не
была прямо, как реальная.
Я уже собрался спросить, что он хотел
сказать этим своим замечанием, но он опередил меня.
- А какое у неё
имя? – спросил он.
- Мэри! – неожиданно для себя самого выпалил я.

- Ну, это слишком по-американски, - сморщился дон Хуан. –
По-нашему это будет Мария, что ли?
- Пусть будет Мария, -
согласился я.
- Ну, так и напиши это, - велел дон Хуан и протянул
мне блокнот.
- Что написать? – не понял я. – Что это лошадь по
имени Мария?
- Да нет, балда! – улыбнулся он. – Просто имя напиши! Я, большими буквами, вывел имя под изображением лошади. Дон Хуан
сказал, что если это не будет слишком болезненно для меня и моего
блокнота, то он хотел бы оставить этот рисунок себе. Я рассмеялся,
аккуратно вырвал лист из блокнота и протянул ему. Казалось, он был очень
доволен… ... Я уезжал на рассвете. Дон Хуан заботливо постучал
ногой по всем покрышкам, подёргал все дверцы и проверил, хорошо ли
закрыт багажник. После чего подошёл к открытому окну пассажирской дверцы
и отрапортовал, что машина к поездке готова.
- А самое главное то,
что вертится вентилятор! – заключил он. Дон Хуан лукаво
подмигнул мне, постучал ладонью по крыше машины, прощаясь и, не
оглядываясь, пошёл к дому.
Я нажал на педаль газа…

Однако я сдерживал себя. Точнее, меня сдерживало что-то внутри. Какое-то
новое чувство подсказывало, что сейчас мне следует дождаться знака,
чтобы отправиться к дону Хуану. Это было необычно. До сих пор у
меня никогда не возникало подобных побуждений. Я не особо понимал, что
кроется за этим словом, - знак. И никогда не ждал никаких знаков по
собственной воле. Все мои поиски или ожидания так называемых знаков
происходили лишь при непосредственном участии дона Хуана. Именно он
побуждал меня соприкасаться с тем, что он называл знаками. И чаще всего я
воспринимал всё затем происходящее, как какую-то не совсем понятную мне
игру. По своей собственной воле я никогда не искал и не ждал знака,
чтобы предпринять что-либо.
Но теперь всё было иначе. И, несмотря
на то, что я по-прежнему не понимал ясно, чем именно является знак,
какое-то чувство внутри побуждало меня не лететь, сломя голову, в
Сонору.
Я каким-то образом знал, что дон Хуан не просто так
отправил меня домой раньше срока. Мне представлялось, что в той
ситуации, которая теперь сложилась, я должен буду прийти к каким-то
выводам, достигнуть некой точки, из которой начнёт развиваться новая
ситуация. И лишь тогда я смогу посетить дона Хуана. Пытаясь
как-то способствовать приходу этого момента, я попытался
проанализировать то своё состояние, которое сложилось в результате
последних событий. И пришёл к некоторым, удивившим меня самого, выводам.

Во-первых, впервые за всё время моего ученичества, я осознал то,
что дон Хуан постоянно говорил мне об одиночестве. Раньше одиночество
мага представлялось мне некой метафорой, которая меня весьма беспокоила.
Я принимал её на интеллектуальном уровне и даже рассуждал об
одиночестве на своих лекциях, семинарах и при встречах с друзьями.

Проделывая всё это, я испытывал некоторое удовольствие, особый вид
интеллектуального возбуждения, которое меня вдохновляло на дальнейшие
разговоры на эту тему. И продолжаться это могло без конца. Но на более
глубоком уровне то одиночество, о котором говорил дон Хуан, меня не
просто отвращало, но и ужасало. От всего этого веяло каким-то
нечеловеческим холодом и пустотой.
И вот теперь, без всяких
потрясений, катарсисов или любого другого эмоционального реагирования, я
осознал, что одиночество, - судьба мага. И избежать этого нет никакой
возможности. Это случается не в силу какой-то злонамеренности со стороны
неких высших сил. Причина здесь скорее чисто человеческая. Причиной
является та самая стена непонимания, с которой я теперь столкнулся. Я не
мог ничего объяснить окружающим меня людям. Не мог не потому, что у
меня не было слов, а потому, что слова мои воспринимались слушающими
только разумом. А этого было явно недостаточно, чтобы не просто понять,
но и осознать то, что я говорил или писал, пытаясь отразить невыразимый
смысл учения дона Хуана.
Это было странное и необычное чувство. В
этом одиночестве не было тоски, разочарования или отчаяния. В нём не
было ничего из инвентарного списка тех эмоций или ощущений, которые
ранее возникали у меня при мысли об одиночества. В нём не было даже
печали, подобно той, которую я испытал тогда, когда мы с доном Хуаном
пытались вытряхнуть из зеркала союзника. Во-вторых, мне стал
понятен смысл слов дона Хуана, о том, что мне следует воздержаться от
попыток насильственного изменения себя, и продолжать вести обычный образ
жизни по возвращении в Лос-Анджелес. Я осознал, что с его стороны это
был своеобразный манёвр, вынудивший меня внутренне собраться, хотя сам я
даже не отдавал себе отчёта в том, что проделал это. В-третьих,
поскольку дон Хуан, перед моим отъездом, сам настаивал, что мне следует
пытаться объяснить всё, что мне захочется, я, не скованный никаким
запретом, смог отпустить все те неосознаваемые мной тормоза, которые
порой ограничивали меня. Эти, как я их назвал, - внутренние тормоза, -
были следствием моего не вполне осознанного стремления сдерживать поток
собственных объяснений в угоду требованиям дона Хуана. Таким образом, я
пытался соответствовать той модели поведения мага, которую сам же и
вывел, исходя из «поучений» дона Хуана.
В этой модели следовало
действовать, а не размышлять и искать объяснений. Но проблема была в
том, что на самом деле я таким не был. Я только играл, пытаясь следовать
создавшемуся у меня образу. При этом я так никогда и не соответствовал
до конца тому, что сам для себя вывел, как некий образец поведения. В
результате, я был, как принято говорить, ни ёж, ни кактус.

Поощрение со стороны дона Хуана относительно поиска объяснений,
освободило меня. И мой разум, если уместно так выразиться, воспрянул
духом. Несмотря на мои безуспешные попытки добиться взаимопонимания в
аудитории, я не стал отрицать попытки понять и объяснить, как изначально
порочные. Я пришёл к выводу, что мне просто пока ещё не удалось
отыскать подходящей модели, по которой можно было бы выстраивать
объяснения. Но я был уверен, что такая модель обязательно должна
существовать. В конце концов, ведь и сам дон Хуан говорил мне, что маги
тоже ищут объяснений. И лучшим тому доказательством, по моему мнению,
являлось наличие объяснения магов. В-четвёртых, я обнаружил, что
второй путь, - явление весьма неоднородное. Собственно, в этом не было
ничего удивительного. Ведь и первый путь является неоднородным по
степени участия движущихся по нему людей.
Под степенью участия я
подразумевал искренность, вовлечённость и преданность данному пути. Я
даже начал раздумывать о том, что, возможно, нет такой уж чёткой границы
между первой и второй дорогой, уводящими от Пустого Тройника. Во всяком
случае, насколько я видел, немало из тех эзотериков, что приходили на
мои лекции, были людьми, которые, в силу собственного бессилия, не
преодоленных комплексов или страхов, попросту не смогли устроить
нормально свою обычную жизнь и по этой причине искали утешения в мистике
или религии.
Впрочем, в этот вопрос я не стал сильно погружаться. Я
резонно решил, что пока мне всё ещё ничего не известно о третьей дороге
от перекрёстка, то, с моей стороны, было бы преждевременным делать
какие-то окончательные выводы.

Пару раз я едва сам себе не придумал знак. Один раз я хотел воспринять
за знак театральную афишу, которую заметил на стене студенческого клуба,
и на которой было написано, – Дон Жуан. В другой раз мне очень хотелось
посчитать за знак слова одной моей подруги, которые она выкрикнула,
когда разозлилась на меня по какому-то поводу. Перед этим она потянулась
всем телом, так, что хрустнули суставы, чем сразу напомнила мне дона
Хуана. А потом вдруг закричала на меня: Лучше тебе больше никогда оттуда
не возвращаться! Убирайся в свою Сонору! Однако, несмотря на
соблазн посчитать все эти явления знаками, что-то внутри не давало мне
сделать этого. Я знал, что время отправляться в Сонору ещё не пришло.
По вечерам я работал над своими записями, а днём бесцельно слонялся по
городу, иногда обдумывая то, что собирался записать вечером, а иногда
просто, без всяких мыслей разглядывая бурлящую вокруг меня жизнь.
Я
уже был близок к тому, чтобы расслабиться и так вот запросто взять и
поехать к дону Хуану, не дожидаясь никакого знака, как я это обычно и
проделывал. Но неожиданно знак появился… День стоял жаркий. Я
бродил по улицам, погружённый в раздумья об абстрактных ядрах.
Вдохновлённый своими выводами о необходимости найти некую волшебную
модель, следуя которой можно было бы объяснять доступным интеллекту
образом те «магические истины», которые раскрывал мне дон Хуан, я решил,
что начать мне следует именно с абстрактных ядер магических историй.
Поскольку именно они были на тот момент наиболее волнующей мой разум
«магической концепцией». Но как я ни старался, мне никак не удавалось
зацепить хотя бы какую-то нить, выстроить хотя бы какую-нибудь схему,
упорядочивающую эти ядра.
Проходя мимо книжного магазина, который
специализировался на продаже книг по философии, эзотерике и магии - в
том числе и моих, - я обнаружил, что внутри проходит какая-то лекция.
Мне захотелось зайти. Сам не знаю, зачем. Возможно, я надеялся, что
местная атмосфера поможет мне сосредоточиться. А может быть, просто
хотелось укрыться от жары. Небольшой лекционный зал был, как ни
странно, почти полностью забит людьми. Несколько свободных мест
виднелось в первых рядах, но мне не хотелось туда пробираться. Обнаружив
свободное место в предпоследнем ряду, я тихо прошёл к нему и сел.

Лекция, как я понял, касалась астрологии. Лектор, невысокий пожилой
человек с клинообразной бородкой и волосами до плеч, увлечённо
рассказывал о противостоянии Меркурия и Марса, возбуждённо разводил в
воздухе руками и иногда что-то записывал фломастером на белой доске.
Я медленно оглядел зал. Публика собралась обычная для подобного рода
собраний, - небрежно, а порой даже просто грязно одетые мужчины, и
невнятные женщины, стиль одеяния которых, даже в пестроте улиц
Лос-Анджелеса, позволял глазу сразу различить в них представительниц
духовных исканий.
Единственным, кто почему-то привлёк моё внимание,
оказался мой сосед слева. Это был высокий, черноволосый человек лет
тридцати. В отличие от остальных, он был одет вполне нормально, - ничего
выделяющегося, ничего, указывающего на его принадлежность к сообществу
эзотериков и духовидцев. Кроме того, с ним был ребёнок лет трёх-четырёх,
Который тоже выглядел вполне нормальным ребёнком, а не скучным
маленьким стариком или запичканным духовными сосками идиотиком. Я
улыбнулся. Этому человеку явно никому бы не пришлось доказывать, что
ребёнок с ним, – его собственный сын. Они были похожи, как две капли
воды. Казалось, что человек держит у себя на коленях свою уменьшенную
копию. У меня промелькнула мысль, что если их теперь сфотографировать,
то этот снимок весьма подошёл бы в качестве иллюстрации к статье о
клонировании. Можно было подумать, что появление на свет этого ребёнка
обошлось вообще без вмешательства матери, - во всяком случае, мне ещё
никогда не приходилось видеть подобного сходства.
Некоторое время я
бросал украдкой взгляды на ребёнка. Мальчик вёл себя на удивление
спокойно. Некоторое время он тоже меня разглядывал, буквально
приклеившись своими чёрными глазами-бусинками к моему лицу, а потом
потерял ко мне интерес и спокойно уснул, расслабленно вытянувшись на
коленях у отца. Незаметно задремал и я. Сначала я просто пытался
расслабиться и удержаться на той грани между сном и бодрствованием,
когда восприятие происходит некими блоками образов и смыслов. Но, то ли
монотонность происходящего, то ли усталость от блуждания по жарким
улицам одолели меня, и я, помимо воли, погрузился куда-то глубже в
сторону сна.
Передо мной поплыли круглые шары планет. Они были
разного размера и, как я понимал, разной плотности и веса. Все они
размещались на каком-то подобии прорезиненной сетки и создавали в ней,
при движении, разного рода углубления и волны. Всё это постоянно
менялось, взаимодействовало и оказывало сложное влияние на центр всей
системы, который был подобен мыльному пузырю, чутко реагирующему на
малейшие изменения в натяжении прорезиненной сетки. В центре почему-то
находилась Земля, а не Солнце… Очнулся я от какого-то давления
на свою левую ногу. Я открыл глаза и тотчас буквально напоролся взглядом
на пару чёрных бусинок, пристально меня рассматривающих. Я окончательно
проснулся. Ребёнок моего соседа стоял, удобно расположив руки на моём
колене и уложив на них свою голову. Обнаружив, что я проснулся, он
ничуть не изменил позы и по-прежнему глазел на меня. Я улыбнулся ему и
подмигнул. Никакой ответной реакции не последовало.
Я посмотрел в
зал. Лекция закончилась. Люди тихо расходились. Несколько человек
подошли к лектору, и он что-то объяснял им, водя фломастером по доске.
Мой сосед слева закончил упаковывать в походную сумку какие-то салфетки и
бутылки и повернулся ко мне.
- Похоже, вам было не очень
интересно? – улыбнулся он.
- Вообще-то я ничего не понимаю во всём
этом, - признался я. – Просто зашёл случайно. А вы? Вам понравилась
лекция?
- А мне просто любопытно, когда же они остановятся, -
непонятно ответил человек. А потом, через свободное сидение, разделяющее
нас, протянул мне руку и представился:
- Вальдемар Важеха.
-
Карлос… Карлос Сантана, - ляпнул я, так как не успел придумать никакой
более правдоподобной себе фамилии.
- О! А я уже хотел спросить, не
Кастанеда ли? – улыбнулся Вальдемар. По его улыбке я так и не
понял, шутит он или всерьёз меня подозревает, поэтому пробормотал что-то
типа «всякое бывает». И чтобы быстрее сменить тему, спросил:
- Что
вы имели в виду, говоря о том, что вам интересно, когда они
остановятся?
- Мне интересно, когда же они закончат это дробление, -
ответил мой новый знакомый и, заметив моё недоумение, пояснил: -
Нептун, Уран, Плутон… Вот уже пояс астероидов в ход пошёл. Что дальше?
Начнём учитывать влияние космических станций? Вальдемар
рассмеялся.
- Но знаете, что я вам скажу? Пожалуй, влияние
какой-нибудь станции «Мир», в действительности, гораздо больше, чем того
же Плутона. Я напряг память, чтобы вспомнить всё, что
когда-либо слышал об астрологии, подключил к этому воображение и
догадливость и произнёс многозначительно:
- Вероятно, современные
астрологи пытаются ввести в свою систему новые научные данные.
- А
зачем? – искренне удивился мой собеседник. – Для астрологии вполне
достаточно классических семи планет.
Я уже было, решил, что
нарвался на какого-то ортодокса от астрологии, но дальнейшие его слова
заинтересовали меня. - Вы думаете, в древности не было известно о
существовании Урана или Нептуна? – спросил Вальдемар и сам же ответил: –
Да прекрасно знали! Просто для описания мира в системе, называемой
астрология, вполне достаточно семи планет. Так нет же! Сегодня нам нужно
непременно вставить по управителю каждому знаку, всё усложнить,
запутать и окончательно погубить всю стройность и красоту системы. Нам
почему-то кажется, что чем сложнее и наукообразнее, тем справедливее и
правдоподобнее. И как-то даже в голову не приходит, что наука и
астрология, являются описаниями, которые никогда не совпадут. Поскольку
описывают они, по сути, разные проявления реальности… Он
улыбнулся и поднялся со своего места. Его сын был уже где-то у выхода из
зала. Поднялся и я. Фраза «описание мира», произнесённая незнакомцем,
поразительно совпадала с часто употребляемой фразой дона Хуана. К тому
же, он обмолвился о разных проявлениях реальности. Всё это подогрело мой
интерес к нему, но я никак не мог придумать, о чём бы ещё спросить,
чтобы продолжить разговор.
Мы молча пошли из зала. В какой-то
момент я заволновался, так как мы потеряли из виду ребёнка, но Вальдемар
оставался спокоен.
Мальчик ждал нас сразу у выхода из магазина.
Убедившись, что мы вышли, он спокойно пошёл вдоль улицы. Мы расслабленно
двинулись следом за ним, и я лихорадочно искал какой-нибудь подходящий
вопрос. Наконец, как мне показалось, нашёл.
- А почему, по вашему
мнению, древним хватало семи планет? Почему именно семь? – спросил я.
На самом деле я не был уверен, что в древности было известно о
существовании остальных планет. - Ну, я не знаю, - пожал плечами
Вальдемар и как-то удивлённо на меня посмотрел. – Потому что так есть.
Почему солнце у нас одно? Почему не три луны, например? Так уж устроен
наш мир…
- Я не совсем об этом хотел, - поправился я. – Я хотел
спросить, почему древним хватало семи планет? Я, конечно, полный профан в
этих вопросах, но, по моему разумению, раз уж знаков Зодиака
двенадцать, то, как раз удобнее иметь и двенадцать управителей. Тем
более что, как вы говорите, в древности знали о существовании и других
планет, а не только семи.
- Ну, удобнее, не всегда значит, –
правильнее, - усмехнулся Вальдемар. – Да и представления об удобстве у
нас с ними, скорее всего, очень разные. Видите ли, древние астрологи
воспринимали мир совсем иначе. Я бы сказал, – абстрактнее…
- Ну,
уж! – не удержался я.
- Не буду настаивать, что я корректно
употребил этот термин, - легко согласился Вальдемар. – Просто я не могу
подобрать точного слова. Возможно, правильнее было бы сказать, –
объёмнее. Не знаю. Но, по крайней мере, они не старались всё раздробить и
усложнить, в надежде найти некую однозначность явлений. Вот, например,
для них было совершенно естественно, что Юпитер может управлять Рыбами и
Стрельцом. И быть при этом едва ли не радикально разным, но в то же
время тем самым Юпитером. А нынешние астрологи стремятся к
однозначности, - раз уж Юпитер, то только, - такой. Без всяких
недомолвок, без импровизации, прямо и… тупо. Вальдемар
усмехнулся.
- Но, возможно, сегодня просто такая жизнь, что нужны
более конкретные ответы? – заметил я. – Ведь и клиенты современных
астрологов требуют от них однозначных ответов на свои запросы. -
Разумеется, - согласился мой собеседник. – Вы абсолютно правы насчёт
требований клиентов. И правы насчёт самих астрологов. Но тогда давайте
подумаем о том, что может быть астрология древних и современная
астрология, - не совсем одно и то же искусство?
Важеха как-то
лукаво взглянул на меня и моментально отвёл взгляд. Этот человек всё
больше нравился мне. В нём не было той напористости, которая присуща
обычным искателям всевозможных оккультных или мистических истин.
Казалось, что он ничего не утверждал наверняка. И даже его явно
пренебрежительное отношение к современным астрологам было какое-то
мягкое и без малейшей тени обвинения. Только лёгкая ирония.