Сонное Царство

Беспристрастный анализ
любого творческого акта показывает, что художественное переживание
ненаблюдаемо. Социальная психология искусства дает незначительный
онтологический статус искусства, что-то подобное можно встретить в
работах Ауэрбаха и Тандлера.
Типическое одновременно. И хотя книги
К. Кастанеды и Э. Бомбея разделяют, буквально, века (ХХ и ХХI), но
«одноимённость» персонажей, словно бы магически, погружает нас в тот же
самый волшебный мир воинов, толтеков и клоунов.
Да, разумеется, наш
автор играет, что называется, «на снижение». Но снижение имеет
бессознательный стиль, таким образом, все перечисленные признаки
архетипа и мифа подтверждают, что действие механизмов мифотворчества
сродни механизмам художественно-продуктивного мышления.
Символический метафоризм, в первом приближении, использует реализм.
Манерничанье автора создаёт антураж изысканности и избранности. А
присущий теме романтизм трансформирует эдипов комплекс, - именно об этом
комплексе движущих сил писал З.Фрейд в теории сублимации.
Так что
не стоит сразу откладывать роман, столкнувшись с повторяемостью имён.
Нет ничего нового под небесами. Так почему бы открыто не признать это?
Почему бы не признать, что неизменяемы (как и невменяемы) только идеи. И
нужно только вчувствоваться. Ведь согласно теории "вчувствования",
разработанной Теодором Липпсом, эйдос неизменяем! Думаем, эта
книга будет интересна антропологам, студентам-медикам, психологам,
нейро-лингвистам, учащимся старших классов школ с уклоном в этноботанику
и квантовую физику, а также всем интересующимся проблемами
иглоукалывания, глобализации и новыми методами добычи полезных
ископаемых.
А заодно послужит прекрасным пособием-предостережением
об опасности тоталитарных сект и пренебрежения грамматикой русского
языка. Фрэнк Эйнштейн ... Совершенно неважно, о чём эта
книга. Важен сам процесс. Причём, не в его индивидуально-личностной
ипостаси, а с точки зрения приложения момента рычага ко всем процессам,
происходящим в сегодняшнем мире.
Важно то, что идеи живут и
развиваются. А значит, наш мир ещё не достиг той безвозвратной точки
стагнации, когда место искусства займёт фастфуд ментальных концепций,
сработанных по единому рецепту в мраморных прозекториях Гугенгейма и
компании.

Да, это был именно он. Это был его голос, который я так часто
представлял себе за те годы, что писал о нём. Это были его манеры, к
которым за все эти годы я уже успел привыкнуть настолько, насколько и
сам не подозревал. Это был его взгляд, который я столько раз видел...
Но это не мог быть Дон Хуан! Я ведь его выдумал! Его не могло
существовать на самом деле…
- Дон Хуан… - умилённо протянул я. – Ты
самая великолепная галлюцинация из всех, что я видел за свою жизнь… Дон Хуан вытянулся со своего места по направлению ко мне и больно
стукнул меня костяшками пальцев по лбу.
- Ты снова индульгируешь,
как сукин сын! – сказал он. – Только теперь ты старый сукин сын… И
практический мёртвый! Дон Хуан расхохотался, а вслед за ним
захохотал и я. Мы смеялись, словно два приятеля, встретившиеся после
долгой разлуки и одновременно вспомнившие смешную историю из их прошлой
жизни. И теперь оба хохочут, не в силах вставить ни единого слова…

Наконец я начал уставать и, справившись с очередным приступом смеха,
заявил:
- Всё равно я не поверю, что ты реальный! За последнее
время я уже привык к тому, что и галлюцинации могут быть болезненными.
- Ты ещё ткни в меня пальцем и завопи: Хочу видеть! – поддел меня Дон
Хуан.
- И что? – не сдавался я. – Сам ведь учил, что реальные
объекты должны порождать энергию!
- Похоже, ты был не очень хорошим
учеником, - хитро прищурился Дон Хуан. – Иначе, за все эти годы ты бы
смог догадаться, что существует ещё одно правило определения реальности.

- И какое же? – с иронией спросил я.
- Маги древности
называли его Правило Трёх «П», - важно сообщил Дон Хуан и, казалось,
раздулся вдвое на своём ящике.
- Что-то я не припомню у них такого
правила, - усмехнулся я.
- Это старое индейское правило, -
терпеливо пояснил Дон Хуан. – Оно гласит: Если твоя галлюцинация имеет
Последовательность, Преемственность и Продолжительность, то чем,
собственно, она отличается от реальности? Чем? Его взгляд словно
подталкивал меня к ответу, но мне трудно было собраться с мыслями.
Некоторое время что-то во мне боролось с обессилившим разумом, пытаясь
заставить его работать. Но потом я сдался и расслабился. И тогда до меня
вдруг дошёл смысл его слов. Но отступать я не собирался, поэтому
уверенно ответил:
- Наличием энергии!
- Что есть энергия? –
спросил Дон Хуан тоном Прокуратора Иудейского.
- Это то, чего нет в
галлюцинациях! – торжественно заявил я.
- А тогда из чего же они…
сделаны? – простодушно осведомился Дон Хуан. При других
обстоятельствах я бы непременно пустился в долгие рассуждения, но теперь
я был уставший и какой-то опустошённый. К тому же, я вдруг поймал себя
на том, что спорю я, в сущности, с собственной галлюцинацией.
- Ты
лучше просто скажи, куда ты клонишь, Дон Хуан? – попросил я устало.
- Никуда, - пожал плечами Дон Хуан.
А потом вдруг придвинулся ко
мне вместе с ящиком, на котором сидел и, словно опасаясь, что нас кто-то
услышит, наклонился и почти прошептал:
- Всё, что могло, уже
куда-то склонилось… Всё, что случилось, уже когда-то случалось… Всё, что
имело место быть, перешло на другие места… И самого тебя уже похлопала
по левому плечу знакомая рука… Так что сейчас ты, – на пороге. И уж
поверь мне, - на этом пороге разница между реальностью и галлюцинацией
не имеет никакого значения… Единственное, что действительно важно, так
это твоё место во всём этом…

Дон Хуан широко улыбнулся и добавил:
- Знаешь, на самом деле
последней умирает не надежда. Последней умирает возможность…

Немного поразмыслив, я открыл щиток предохранителей и, методом проб и
ошибок, нашёл и удалил предохранитель вентилятора. Однако вместе с
вентилятором отключились и указатели поворотов. Кроме того, замерли на
нуле стрелки всех датчиков.
Проклиная идиотизм конструкторов, я
вернул предохранитель на место, снова залез под капот и отключил клемму
вентилятора. Теперь всё было в относительном порядке. Я смог продолжить
движение, - вентилятор не издавал своих угрожающих звуков, а потока
встречного воздуха хватало для охлаждения двигателя.
Однако когда я
съехал с шоссе на грунтовую дорогу, и пришлось сбавить скорость,
стрелка датчика температуры неумолимо начала продвигаться вверх. В
какой-то момент я даже подумал о том, что может быть мне стоит
остановиться и дождаться ночи и прохлады. Но всё обошлось… - Что
случилось с твоей лошадкой? – спросил дон Хуан, встречая меня на пороге
своей хижины.
Я, в очередной раз, восхитился его провидческими
способностями, а он, словно угадав ход моих мыслей, сказал:
- У
тебя руки перепачканы... Вздохнув, я рассказал дону Хуану о
своих злоключениях с вентилятором. Он осведомился, есть ли у меня в
машине какие-нибудь инструменты. Я ответил, что всегда вожу с собой в
багажнике коробку с ключами, хотя мне никогда и не приходилось ими
пользоваться. Дон Хуан заверил меня, что в таком случае не о чем
волноваться и предложил оставить решение этой проблемы на утро
следующего дня.
Однако приступили к ремонту мы только сегодня. То
есть, спустя два дня.
Правильнее было бы сказать, что приступил к
ремонту один дон Хуан. А я оставался простым зрителем. И если бы не
палящее солнце, меня эта роль вполне устраивала.
Мне всегда
доставляло истинное удовольствие наблюдать за действиями дона Хуана. Во
всём, за что он брался, были какая-то особая ловкость, уверенность и
изящество. Вот и сейчас, когда он, бережно поместив свою шляпу в тень от
автомобиля, скрылся под капотом, движения его были рассчитаны и
спокойны. Он прилаживал обратно отремонтированный им вентилятор. Любой
другой на его месте осыпал бы проклятиями всё на свете, так как, при
отсутствии ямы или подъёмника, дело это было не таким уж простым. Но дон
Хуан оставался невозмутим.
Я вдруг подумал, что его знания, его
магия позволяют ему быть кем угодно, заниматься любым делом на этой
планете. И можно быть уверенным, что выполнит он его безупречно.
И
тут меня, словно молния, пронзила следующая мысль. Она была так
кристально ясна, что я вскочил на ноги и тут же выкрикнул дону Хуану:
- Дон Хуан! Ты ведь сам можешь писать книги! Книги о своей магии! Выкрикнув это, я моментально осекся, испугавшись, что дон Хуан, от
неожиданности моего возгласа, может резко выпрямиться и разбить голову о
поднятую крышку капота.
Но он даже не вздрогнул. Спокойно закончив
что-то там прикручивать ключом, он выбрался из-под капота и огляделся
по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь ещё слышал мои слова. Потом
он аккуратно примостил ключи на бампере автомобиля и, вытирая ветошью
руки, подошёл ко мне.
Дон Хуан заглянул мне прямо в глаза с
каким-то, как мне показалось, сочувствием.
- Пойдём в дом, - сказал
он тихо и направился к хижине. Недоумевая, я пошёл за ним
следом. В комнате Дон Хуан усадил меня на циновку, осторожно снял с моей
головы шляпу и мягко прислонил мой затылок к стене. Я совсем
растерялся.
Дон Хуан снова посмотрел мне в глаза тем же
сочувствующим взглядом.
- Что? – не выдержал я.
- Ты спятил, -
тихо проговорил он и, повалившись на спину от хохота, прокричал: - Или в
твоей голове тоже вентилятор сломался! Я был раздосадован и
даже немного зол на него. За те несколько мгновений, что прошли с
момента, когда я озвучил свою мысль, я успел приготовиться к чему
угодно, но только не к очередной и, как мне казалось в данном случае –
плоской, его клоунаде.
Я ожидал, что в хижине он скажет мне что-то
важное, не предназначенное для посторонних ушей, - ведь не зря же он так
беспокойно оглянулся по сторонам! У меня даже мелькнула мысль, что,
может быть, он сообщит мне, что, в действительности, он и так уже делает
кое-какие заметки. Но что всё закончится очередным розыгрышем…
Дон Хуан перестал смеяться и уселся на полу. Взгляд его был озорным.
- Карлос ведь не шутил, да? – спросил он.
- Не вижу здесь ничего
смешного! – досадливо обронил я.
- Ну, не сердись! – взгляд дона
Хуана сделался слегка виноватым. – Я просто действительно не могу
представить себя в качестве твоего соавтора.
- Я не имел в виду
соавторство, - холодно ответил я. – Я хотел сказать, что ты сам можешь
писать книги. Не вместе со мной, а сам. И что в этом такого смешного?
- Ну, не сердись, - снова попросил Дон Хуан. Он поднялся на
ноги, отошёл к стене, у которой, на табурете, стояло ведро с питьевой
водой, зачерпнул в кружку и выпил. Набрав воды и для меня, он вернулся.
- А чем плохи твои книги? – спросил он примирительно, протягивая мне
кружку.
- Дело не в них, - ответил я и медленно, чтобы дать себе
паузу для концентрации мысли, выпил воду.
- Мои книги, они ведь
только что-то типа дневникового отчёта, всего лишь описание вокруг да
около. Сплошные догадки и предположения... Можно сказать, что они не
более чем потуги сбитого с толку неофита, пытающегося объяснить, с чем
он столкнулся, - продолжил я, ободрённый тем, что дон Хуан явно сменил
тон на более доброжелательный или даже сочувственный. – В них нет того
объёма, последовательности и цельности, которые могли быть, если бы ты
сам написал книгу.
- О чём? – бесхитростно спросил дон Хуан.
-
Да о своей магии! О том, чему ты учишь меня! О традиции… - я щёлкнул в
воздухе пальцами, так как мне не хватало слов. – Только, в отличие от
моих книг, это была бы не размазня, а сжатое, концентрированное
изложение принципов твоего описания мира… Заметив, как сморщился
дон Хуан на последнюю фразу, я поспешил поправиться:
- Ну, пусть
не принципов. Не знаю, как точно назвать. То есть, ты мог бы дать
квинтэссенцию всего того, чему учишь меня. И изложить всё это точно,
последовательно и основательно…
- То есть, написать учебник? –
перебил меня дон Хуан. Я поднялся на ноги и принялся расхаживать
по комнате. Слово «учебник» было явно провокационным. Я ведь прекрасно
знал отношение дона Хуана к учебникам и учителям. Нужно было попытаться
объяснить ему, что именно я имею в виду, но проблема была в том, что я и
сам для себя ещё окончательно не уяснил, не вербализировал то ощущение,
которое возникло у меня возле машины.
- Сейчас... - сказал я,
жестом прося его дать мне время собраться с мыслями. Дон Хуан
сидел молча, спокойно глядя, как я меряю комнату шагами. Наконец, мне
показалось, что я напал на мысль, и я вернулся на своё место.
- Я
не говорю про учебник, - заявил я и провёл ладонью в воздухе, словно
желая окончательно развеять эту мысль. – Я говорю о книге. Возможно, это
было бы даже чём-то похоже на те книги, что пишу я сам. То есть, ты мог
бы рассказать о своём пути, о том, как ты пришёл к магии, каким образом
ты сам столкнулся с традицией новых видящих. Только, в отличие от моих
книг, твоя была бы более полной и конкретной. Поскольку для тебя всё это
уже пройденный этап и пережитый опыт. Ты ведь уже знаешь что означало и
чем являлось каждое событие в твоей жизни… Ну, дон Хуан, ты же
понимаешь, о чём я говорю!
- Кажется, да, - согласился он. –
Понимаю... Он опрокинулся на спину, и какое-то время лежал,
глядя в потолок. Казалось, он обдумывает мои слова. Я поднял с полу
кружку и влил в себя ту каплю воды, что в ней оставалась. Наконец дон
Хуан сел и посмотрел на меня.
- Но зачем? – спросил он.
- Что,
- зачем? – не сразу сообразил я.
- Зачем мне писать такую книгу?
- То есть как? – удивился я. – Разве тебе не важно, чтобы твоё знание
продолжало жить? Чтобы люди знали о традиции новых видящих? Чтобы всё
это было передано максимально точно, а не в виде дневниковых отчётов
человека, который и сам толком не понимает, что с ним происходит и куда
он движется? Погоди, дай закончить! – жестом остановил я готовящееся
сорваться с его губ возражение. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать.
Пусть даже тебе, - тебе лично, - всё это и не так важно. Но что плохого в
том, чтобы это стало известно людям?
Знаешь, я ведь уже не тот
легкомысленный, неопытный студент, которого ты встретил в Аризоне. За
эти годы я многое пересмотрел, много перечитал научных и философских
работ. Многое сравнивал и анализировал. И вот что я тебе скажу. Я не
нашёл никаких аналогов тому, чему ты меня учишь! То, что знаешь ты, –
уникально. Да, есть кое-какие совпадения с уже известными учениями, есть
какие-то общие места, есть идеи, которые, так или иначе, были выражены в
трудах разных философов, например. Но в целом, такой направленности на
абстрактное… Я замолчал, не зная, что ещё убедительное сказать.
Да оно было и ненужно. Я был уверен, что дон Хуан прекрасно понимает, о
чём я говорю.
Какое-то время мы молчали, а потом дон Хуан сказал:
- Тогда, в Аризоне, ты был не просто легкомысленным студентом. Ты был
важный, самоуверенный, напористый, циничный и нагловатый тип, лишённый
практически всех понятий о морали и напрочь лишённый любых духовных
ценностей… Дон Хуан помолчал, а потом продолжил:
- И вот
это последнее, - отсутствие у тебя любых духовных ценностей, - больше
всего мне и понравилось. Потому что если бы ещё и они у тебя оказались,
то ты был бы законченный треснувший горшок. Тебя невозможно было бы
научить ничему стоящему… Дон Хуан снова замолчал. Я не
перебивал, так как знал, что говорит он всё это не с целью меня задеть
или обидеть.
- Сейчас ты изменился. Ты стал заботиться о
человечестве! - продолжил дон Хуан, и в его голосе появились смешливые
нотки. – Но, как и все озабоченные, ты забыл поинтересоваться у этого
человечества, - а надо ему это?
- Дон Хуан… - попробовал
протестовать я, но он остановил меня жестом и закончил:
- Я шучу. Я
понимаю, что ты совсем не претендуешь на роль спасителя или
просветителя человечества… Он вдруг запнулся и, после короткого
раздумья, предложил:
- Давай-ка, покончим с ремонтом, а потом
прогуляемся и обдумаем твоё предложение. Дон Хуан поднялся на
ноги и направился к выходу. Я тоже встал, намереваясь идти с ним.
-
Нет, - остановил он меня и улыбнулся. – Ты лучше побудь пока в хижине. А
то вдруг тебе ещё какая идея в голову стукнет. Я скоро управлюсь…

- Что в этом пейзаже лишнее? – вдруг спросил дон Хуан. Я
оторвал взгляд от неба. Дон Хуан смотрел в сторону своей хижины.
-
Моя машина! – уверенно ответил я и ухмыльнулся, - слишком уж очевидно
всё было.
- Угу, - как-то грустно согласился дон Хуан. – Хорошо,
что ты это сразу определил. Современные люди разучились ощущать
настоящее… Вот эта пустыня, это небо, этот холм, они, – настоящие. Моя
хижина тоже настоящая. Потому что она находится в гармонии со всем
окружающим. Она сама является неотъемлемой частью окружающего
пространства. А твой автомобиль… Посмотри, как он здесь чужероден,
насколько не нужен! Это порождение вашей науки и техники, гудящий символ
ваших знаний, которые, якобы, несут благо человечеству и облегчают его
существование. А в действительности, они только разрушают непреходящую
гармонию, наполняют окружающее пространство ядом, используют и
уничтожают его. И всё это с единственной целью, - чтобы вашим задницам
было комфортнее передвигаться по этой изнасилованной планете. Все эти
ваши механизмы, ваша наука, ваша практичность и рациональность, - они
сделали (тут он употребил грязное ругательство) вас… Дон Хуан
закашлялся, а я отвернулся в сторону. Мне невыносимо было видеть ту
грусть, которая охватила его. Казалось, что сейчас дон Хуан превратился в
обычного старого индейца, лишённого своей силы, лишённого будущего,
лишённого всего.
- Это только иллюзия, - продолжил, откашлявшись,
дон Хуан. – Это только иллюзия, что вы способны что-то там
прогнозировать, контролировать происходящие процессы и решать какие-то
глобальные задачи. В действительности всё пущено на самотёк. Процессы
вокруг вас протекают с какой-то зловещей самопроизвольностью. Но при
этом вы делаете вид, что всё идёт нормально. Оправдывая свои действия
рациональностью, практичностью, экономической необходимостью и ещё бог
весть какой ерундой, вы, фактически, пожираете эту планету. Вы
истребляете всё, к чему прикасаетесь. Вы уничтожаете то, что вам не
принадлежит. Уничтожаете расчётливо и одновременно бездумно. А главное, -
безвозвратно… Слова дона Хуана вогнали меня в грусть. Я ведь и
сам всегда ощущал эту чужеродность наших технических достижений тому
изначальному, природному пространству, из которого мы все вышли и в
котором, в сущности, и была наша родина. Я догадался, что своими словами
дон Хуан весьма прозрачно намекнул, почему ему, в сущности,
безразлично, - выйдет его знание в наш мир или так и останется
достоянием немногих, тех, кому посчастливилось прикоснуться к миру
магическому…
После непродолжительного молчания, за время которого я
успел довольно глубоко прочувствовать и погрузиться в грусть дона
Хуана, он вдруг выдал фразу, от которой меня невольно передёрнуло.
-
Карлос! – воскликнул вдруг дон Хуан каким-то высоким, срывающимся на
фальцет, страдальческим голосом. – Ну, почему ты не прискакал на
лошади?! Я вздрогнул и недоумённо посмотрел на него. Его глаза
сияли весельем. - Ты, небось, подумал, что я старый, выживший из
ума, сентиментальный осёл? – спросил он весело.
- Ничуть! –
возразил я горячо. – Всё, что ты сказал, – правда!
- Ерунда! –
отрезал Дон Хуан. – Я просто разыграл тебя. В действительности, это моя
хижина, - лишняя деталь в этом пейзаже! И именно поэтому мне грустно.
Грустно не за себя, а за мой народ, который проводит свои дни в каком-то
угаре невежества и суеверий. И эта его погружённость в тёмный мир
традиций, привычек и устоявшегося уклада жизни ничем не лучше, а даже
намного хуже вашей погружённости в технический прогресс.
Неужели ты
до сих пор не понял, что маг не может грустить о прошлом? А та жизнь,
которой живут индейцы сегодня, - мутное прошлое. И будущего у моего
народа нет! Точнее, пока что оно ему недоступно. Но оно обязательно
наступит тогда, когда индейцы получат доступ к тем возможностям, которые
есть у вас. Я говорю не только о техническом прогрессе. Техника, –
половина дела! Главное, - информация! Возможность обладать той базой
данных, теми знаниями, которые сегодня так широко, свободно и в таком
объёме распространяются в вашем мире. И если у моего народа будет такой
шанс, если он получит доступ к нормальному образованию, будет иметь
возможность познавать и усваивать те законы, по которым сегодня строятся
отношения в мире, он перестанет гнуть спину за миску супа. Он не будет
больше доверчивым, бессловесным стадом, которое кому-то выгодно держать в
невежестве и тьме вековых предрассудков.
И твоя машина, - символ
грядущих перемен! Сейчас ты приехал один. Но придёт время, и за тобой
последуют другие. Придут те, которые осознают, что народы, которые
сегодня пребывают на последних ролях в этом мире, тоже имеют право на
общечеловеческое поле информации. Имеют право на достижения науки и
техники. И кто знает, может быть тогда те мифы и традиции, которыми
живёт мой народ и которые сегодня низведены до уровня предрассудков,
обогатившись и очистившись посредством современных знаний, станут
преимуществом, новым, неожиданным взглядом на мир. Возможно, тогда и
возникнет тот магический мост между мирами, который обогатит наше
всеобщее знание, наше понимание величественных законов бытия.

Поэтому, глядя на этот пейзаж, я не испытываю никакой ностальгии или
грусти. Я знаю, что моя хижина будет когда-нибудь сметена с пути
прогресса. Это должно случиться. И я могу только радоваться предстоящим
переменам. Не забывай, что я принадлежу к традиции новых видящих! А это
люди, которые никогда не прятали голову перед наступающим временем,
перед грядущим новым миром. Они воспринимали его, как вызов. И радостно
следовали в потоке перемен…

- Я не сомневаюсь, что ты понял. Но с сегодняшнего дня я хочу
ввести в нашу практику кое-что новенькое для тебя.
Произнося слово
«практика», он ухмыльнулся. Я спокойно ждал продолжения. Внутри меня
была полная ясность, и я полагал, что дон Хуан просто недооценивает
степень моего понимания.
- Ты действительно понял, - продолжил он. –
Но я ведь говорил про узнавание…
- Но ведь нет никакой разницы! –
перебил я его. – Если я понял, значит, я и узнал! Разве не так?
-
Твои слова снова подтверждают, что ты только понял. Но до узнавания ещё
не добрался, - возразил дон Хуан. И перехватив мой недоумевающий взгляд,
пояснил:
- С точки зрения понимания, между ним самим и узнаванием
нет никакой разницы. Однако если бы ты узнал, то никогда бы не сказал
такой чепухи. Потому что с точки зрения узнавания разница здесь
огромная. И иной раз совершенно непроходимая… Дон Хуан помолчал.
Солнце уже упало за горизонт, и нас охватили серо-сине-зеленоватые
сумерки. Стёкла моей машины погасли, и теперь она и хижина дона Хуана
слились в какое-то причудливое пятно, - словно сфинкс, неумело сложенный
из кучи хвороста.
- Сейчас ты просто добавил к своему, уже бывшему
у тебя пониманию, ещё одно понимание. Понимаешь? – улыбнулся дон Хуан. Я отрицательно и как-то нервно мотнул головой. Мне казалось, что дон
Хуан просто придирается ко мне. Он вздохнул и продолжил:
- Ты уже
раньше понял что-то про описание мира. Сейчас, к этому своему пониманию
ты добавил ещё одно, - про отсутствие лишнего в пейзаже. Но это только
понимание! Ты не узнал ни раньше, ни сейчас. Теперь шумно
вздохнул я. И решительно возразил:
- Дон Хуан, но ты ведь не можешь
знать, что я ощущаю, понимаю или знаю! То есть, я хочу сказать, что ты
не можешь этого знать наверняка. Ты не допускаешь мысли, что ты
ошибаешься? Мне действительно кажется, что я именно узнал то, о чём ты
говорил!
- Когда узнаёшь, тогда перестаёт казаться, - усмехнулся
дон Хуан. – И можешь мне поверить, я наверняка знаю, что ты чувствуешь
или знаешь теперь. Не забывай, что я и сам через всё это проходил.
Только мне, пожалуй, было немного легче. Во-первых, я индеец. А
во-вторых, у меня не было такого понятливого наставника. Дон
Хуан весело рассмеялся и похлопал меня по плечу.
- Я говорю правду,
Карлос, - заверил он меня. – Возможно, множество твоих проблем
возникает именно в силу моего собственного характера и моей
предрасположенности. Я ведь и сам, словно пытаюсь усидеть сразу на двух
циновках, разрываясь между… Впрочем, об этом пока не будем. Чтобы
окончательно тебя не запутать… Некоторое время мы молчали. Я
пытался найти какой-нибудь вопрос, но чувствовал себя совершенно
растерянным. К моему облегчению, дон Хуан сам продолжил:
- Ты не
один раз подозревал меня в том, что я тебя, как ты выражаешься, надуваю.
И я честно тебе признавался, что так оно и есть на самом деле. Однако
ты почему-то никогда не задавался вопросом, - почему я так поступаю?
Тебе, вероятно, казалось, что ты и сам нашёл на него ответ. Ну,
произнеси его!
- Что? – не сообразил я.
- Этот ответ, -
улыбнулся дон Хуан. – Скажи, почему я так часто тебя надуваю?
- Я
всегда полагал, что ты это делаешь с особым расчётом. В практических,
так сказать, целях. Ну, как ты сам и говорил, что в магию приходится
заманивать хитростью…
- Это и так, и не так, - перебил меня дон
Хуан. – С точки зрения понимания, твой ответ вроде как полностью
справедлив. Но с другой стороны… Дон Хуан снова замолчал, а
потом чему-то тихо рассмеялся. Закончив смеяться, он продолжил:
-
А, в сущности, нет никакой другой стороны. Она есть только одна. Именно
та, которая вне понимания. Да, я надувал тебя. Но это вовсе не потому,
что я имел какой-то заранее намеченный план, схему каких-то
последовательных шагов или трюков, которые имели бы за собой некую ясно
обозначенную цель. Это такое вот странное надувательство.
Надувательство, у которого нет цели получить результат. Я надувал тебя
потому, что меня самого надувает… дух. О! Это такой парень! Ему пальца в
зад не вставишь! Дон Хуан снова рассмеялся и закончил:
- Я
всего лишь старался придерживаться требований духа. И само собой
получалось, что я надувал тебя. Потому что, как ты теперь знаешь, я и
сам являюсь надутым, словно майская жаба…

Напоследок дон Хуан изложил мне разницу в принципе работы бензиновых и
дизельных двигателей, и, замолчав, уставился на меня.
Я не знал,
что сказать. Я был поражён его познаниями в этой сфере. - И как? –
улыбнувшись, спросил дон Хуан.
Я собрался было заявить ему, что
такие его познания только лишний раз доказывают, что с помощью своей
магии он способен... Но он не дал мне этого сделать, задав сразу
следующий свой вопрос:
- Тебе не кажется это странным?
Я
приготовился возразить, что всё это вовсе не странно, а лишь доказывает
возможности его магии... Но он снова не дал мне что-нибудь сказать.
- Разве не странно, что, зная столько подробностей о принципе работы
двигателя внутреннего сгорания, я не умею водить машину?
- А ты
действительно не умеешь водить машину? – несколько растерянно спросил я.
Мне вдруг пришло в голову, что я ведь никогда не задумывался об этом.
- Нет, не умею, - вздохнул дон Хуан как-то огорчённо. Но не выдержал и
рассмеялся. – Чёрт тебя побери, Карлос! Ты лучшая черепаха в этом мире!
И, поймав мой недоумённый взгляд, дон Хуан пояснил:
- Ты обладаешь
великолепной способностью прятаться в панцирь своего разума. Мне
приходится прилагать какие-то извращённо ненормальные усилия, чтобы
заставить тебя высунуть из этого панциря хотя бы нос. Любой тупой индеец
уже узнал бы, что я хочу сказать. Но ты настолько озабочен тем, чтобы
понять, что... Ладно, оставим в покое вождение автомобиля, - перебил он
вдруг сам себя. Я был совершенно сбит с толку. И ясность моих
ментальных построений относительно возможностей его магии в постижении
окружающего мира, вдруг поблекла.
- Я ведь знаю, какие оправдания
придумает твой разум, - продолжал дон Хуан как ни в чём ни бывало. – Он
заявит тебе, что просто для вождения автомобиля нужны другие познания,
понятия, другой набор инструкций, верно? Я машинально кивнул. Я
действительно так думал. И искренне не понимал, - в чём тут виноват мой
разум? Ведь это на самом деле так. Именно таким образом мы и обучаемся
вождению автомобиля, - получая пошаговые инструкции и, посредством
практики, приобретая необходимый опыт.
Дон Хуан уловил ход моих
мыслей. И спросил:
- И для этого нам достаточно понимания, правда?
Я уверенно подтвердил.
- Ты прав! – похлопал меня по плечу дон
Хуан. – А я, – нет. Я начал не с того конца. Нам нужно было говорить не
об автомобиле, а о мотоцикле. Помнишь, как Лусио хотел мотоцикл? Дон Хуан имел в виду тот случай, когда его внук, Лусио, пытался
выторговать у меня обещание привезти ему мотоцикл в обмен на то, что он
примет участие в митоте. Тогда дон Хуан не допустил этого.
-
Представь, что ты всё-таки привёз мотоцикл для Лусио, - продолжал дон
Хуан. – Не в обмен за участие в митоте, а так, просто... ну, скажем, ко
дню рожденья…
Он улыбнулся и спросил:
- И как бы ты обучил
Лусио ездить на мотоцикле? Тут уже улыбнулся и я. Я догадался,
куда клонит старый чёрт. И поэтому, заявил:
- Ну, уж я не стал бы
его непременно посвящать в тонкости принципа действия двигателя
внутреннего сгорания! Я начал бы с инструкций о том, как заводить
мотоцикл и переключать передачи. Ну, и про тормоза, естественно, не
забыл бы...
- И? – подбодрил меня дон Хуан.
- И потом, когда я
убедился бы, что Лусио всё это точно и правильно усвоил, я позволил бы
ему проехаться на мотоцикле, - сказал я.
- И он шлёпнулся бы ровно
через десять футов! – засмеялся дон Хуан.
- Почему? – удивился я.
- Но ты ведь не наделил его инструкциями о том, как удерживать
равновесие! – заявил дон Хуан и величественно, но одновременно шутливо,
весь выпрямился, словно вождь краснокожих из второсортного вестерна, и
бросил на меня пронзительный взгляд.
Даже в наступившей темноте я
разглядел лукавый огонёк в этом взгляде.
Он поймал меня. Но я не
собирался сдаваться.
- Но если Лусио ездил на велосипеде, то ему не
нужно объяснять этого. Принципиально равновесие при езде на велосипеде
ничем не отличается от равновесия при езде на мотоцикле.
- Но Лусио
никогда не ездил на велосипеде! – твёрдо заявил дон Хуан.
Я не
знал, правда это или дон Хуан шутит, желая драматизировать
гипотетическую ситуацию.
- У тебя есть инструкции для овладения
чувством равновесия? – с искренним любопытством поинтересовался дон
Хуан.
Я ответил, что у меня их нет. И что вообще не может
существовать таких инструкций, поскольку невозможно внятно и
последовательно изложить некий теоретический метод, следуя которому мы
обрели бы способность держать равновесие.
- Вот чёрт! – воскликнул
дон Хуан и, сдвинув шляпу, почесал макушку. А потом тоном искреннего
недоумения спросил:
- Тогда каким способом люди объясняют это друг
другу? Я понимал, что он попросту дурачится, но всё-таки
ответил:
- Способ только один. Ты просто садишься и едешь. И после
нескольких падений, ссадин и синяков, узнаёшь, что это такое, –
равновесие.
- Ты сам это сказал! – воскликнул вдруг дон Хуан, едва
не перепугав меня.
- Что я сказал? – спросил я. Прозвучало это, к
моему удивлению, едва не истерически.
- Ты сказал, - узнаёшь, -
пояснил дон Хуан. – Ты не сказал, - понимаешь.
- Но это же ерунда,
дон Хуан! - возразил я расстроено.
Я действительно был расстроен.
Весь этот длинный разговор, по сути, свёлся к какой-то игре слов.
-
И в чём ты видишь ерунду? – заинтересованно спросил он.
Я
терпеливо объяснил, что слова «узнаёшь» и «понимаешь», в данном случае
являются, по сути, синонимами. И что я вполне мог бы сказать: поймёшь,
что такое равновесие... Дон Хуан протянул руку и, не больно,
постучал костяшками пальцев по моему лбу. Губами он при этом издал такой
звук, словно стучал во что-то объёмное и наглухо закупоренное.
-
Броня крепка, да? – участливо спросил он. Вопреки моему
ожиданию, он не рассмеялся и даже не улыбнулся. Какое-то время мы сидели
молча. Я ждал, что он что-нибудь объяснит, но он вдруг поднялся на ноги
и сказал, что нам пора возвращаться.
- Я всерьёз опасаюсь, что,
забравшись настолько глубоко в панцирь своего разума, ты сейчас начнёшь
оттуда вытаскивать инструкции для пошагового перемещения по пустыне
ночью. В итоге, мне придётся нести тебя к хижине на руках, - серьёзным
тоном заявил он. Я, не двигаясь со своего места, начал
протестовать и требовать, чтобы он объяснил, к чему был весь этот
сегодняшний разговор. Я пребывал в полной растерянности. И уже вообще не
понимал, какое отношение имеет всё, о чём мы говорили на вершине холма к
тому, с чего, собственно, начался весь этот длинный разговор. А именно,
- к моему открытию, что дон Хуан мог бы и сам писать книги о своей
магии. Дон Хуан, вместо ответа, наклонился и протянул мне
приветливо руку. Я принял это его движение за некий примирительный жест и
вяло подал ему свою, огорчаясь, что его объяснения вот так и
закончатся, - дружеским рукопожатием.
Но дон Хуан крепко схватил
мою ладонь и, одним рывком, поднял меня на ноги.
Оказавшись в
стоячем положении, я обнаружил, что моё состояние изменилось. И хотя во
мне остались непонимание и недоумение, но куда-то улетучились нытьё и
жалость, сопровождавшие их. - Понимаешь, Карлос, - начал дон
Хуан серьёзно, но не выдержал и улыбнулся. После небольшой паузы, он
продолжил: - Видишь ли, дело совсем не в словах. Впрочем, слова эти
только для тебя, – синонимы. Я ведь уже говорил, что с точки зрения
понимания, нет никакой разницы между ним и узнаванием. Однако с позиции
узнавания, разница эта существенна. И заключается она, уже хотя бы в
том, что не существует никаких инструкций относительно того, как
узнаётся то или иное. И в то же время это как-то случается...
Лёгкий, прохладный ветер обдувал меня. Тело испытывало озноб, но он не
доставлял неудобства. Однако, вдруг, появилось желание двигаться,
куда-то идти. А вместе с ним, неожиданно, возникло и какое-то чувство,
словно я не то чтобы понимаю, но точно знаю, что имеет в виду дон Хуан. В
действительности, всё это было чрезвычайно просто! И только мой разум,
строящий какие-то нагромождения логических структур и концепций там, где
они не являлись необходимостью, постоянно скрывал от меня эту простоту.
Дон Хуан пристально смотрел на меня, потом удовлетворённо
хмыкнул и произнёс:
- Иногда удобнее быть тупым индейцем, чтобы
постигнуть простоту...
Он мгновение помолчал, а потом добавил:
- Но, с другой стороны, только битва с собственным разумом помогает эту
простоту в полной мере оценить. Так что, все мы, так или иначе, -
равны… Он усмехнулся и двинулся вниз с вершины холма. Тьма
моментально поглотила его, и я поспешно, но осторожно, направился следом
за ним.
- И выкинь из головы ерунду о том, что магия помогает мне
во всём, даже в постижении принципа действия двигателя внутреннего
сгорания! – донёсся ко мне из темноты весёлый голос дона Хуана. – Просто
я три долгих года вынужден был проработать механиком в гараже одного
жирного, ленивого мексиканца... ...

Впрочем, эти постройки и сами по себе выглядели довольно сюрреалистично.
Всё это было выполнено в том монументально-имперском стиле, который
характерен для зданий времён фашистской Германии или сталинской Москвы.
Поскольку я, в своё время, хотел стать художником и довольно плотно
изучал историю искусств, то неплохо разбирался в архитектурных стилях и
эпохах, к которым они относились. И это только подбавило удивления к
тому восхищению, которое я пережил, увидев всё это. Ведь здесь, в горах,
за тысячи миль от западной цивилизации, такие постройки просто не могли
возникнуть! Я, раскрыв рот, разглядывал монастырь. Он не был
обнесён стеной. И в то же время каким-то образом угадывалось, где
начинаются и где заканчиваются монастырские владения.
Главное
здание находилось примерно посередине долины, чуть левее от центра. Это
было монументальное строение, с массивным портиком, на капителях колонн
которого лежал округлый архитрав. По высокому фризу пущен барельеф
какого-то геометрического орнамента, а венчающий его карниз был выдвинут
вперёд даже, как мне показалось, несколько излишне.
Здание было
возведено на массивном подиуме, площадь которого превосходила раза в
три-четыре площадь основания здания. Это придавало сооружению какую-то
особую торжественность.
От подиума, с противоположной стороны от
лестницы, начиналось высокое и длинное сооружение, похожее на виадук.
Оно уходило куда-то далеко вправо и исчезало за склоном горы. Этот
виадук имел такой вид, словно его когда-то подвергли бомбардировке или
артиллерийскому обстрелу. Во многих местах зияли выбоины, кое-где виадук
был разрушен почти до основания.
Я обратил внимание, что самое
разрушенное место пытались реставрировать, - к серым глыбам камня, из
которого был сложен виадук, прилепили какое-то подобие сторожевой башни,
словно слепленной из глины и затем выкрашенной белой известью. В этот
миг я отчаянно пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата. В
монастырских владениях находились ещё несколько зданий, но они не
производили такого сильного впечатления, как центральное и виадук, хотя и
были построены в том же помпезном демонически-имперском стиле.

Когда мои первые восторги прошли, я вдруг заметил, что совсем недалеко
от меня находится нечто, напоминающее разрушенный временем портал или,
попросту, - вход на территорию монастыря. Я не обратил на него внимания
сразу, потому что он располагался в небольшом углублении, ложбине,
проходящей слева от того места, на котором я стоял.
Вокруг этого
портала валялись громадные глыбы обработанного камня. На одной из этих
глыб сидел человек.
Я направился к человеку. Подходя ближе, я
различил, что человек был одет во что-то типа комбинезона серого цвета.
За его плечами виднелась такого же цвета накидка, которая крепилась то
ли к воротнику блузы, то ли, посредством ремня, прямо к шее человека.
Когда до портала оставалось несколько футов, человек поднялся с камня.
Он подобрал с земли что-то напоминающее посох и застыл на месте. Я вдруг заволновался, пытаясь сообразить, как бы мне поприветствовать
человека подобающим образом. Однако волнения мои оказались напрасными.
Едва я оказался на расстоянии, позволяющем вступить в разговор, человек
сам начал приветствовать меня, - весьма витиевато и многословно.
Закончив, человек, не давая мне даже рта раскрыть, предложил
подкрепиться после утомительного горного перехода. Он бесцеремонно
ухватил меня за рукав и подвёл к одному из камней, который лежал у
самого портала.
На камне я разглядел несколько, разного размера,
коробок из дерева и глубокое блюдо, накрытое куском простой белой ткани.
Человек стянул эту ткань с блюда, словно фокусник, который сейчас
покажет кролика, прячущегося под тканью. Но никакого животного там не
было. Я заглянул в блюдо и увидел три яблока. Два из них были нормальной
величины, а третье, - маленькое, чуть больше грецкого ореха и такое же
сморщенное.
Человек предложил мне угощаться и я, не задумываясь,
вынул два яблока и тут же зачем-то опустил их в свою сумку. Мне
сделалось неловко, и я покосился на человека. Он заверил меня, что всё в
порядке и что мне не о чем беспокоиться, если только я, конечно, не
собрался продать потом эти яблоки. В этом случае, как весьма строго
объяснил мне человек, нужно получить разрешение на продажу у Настоятеля
и, при продаже, обязательно указать, что яблоки взяты в этом монастыре.
Я растерянно пробормотал, что у меня и в мыслях не было торговать
яблоками. И что я, вероятно, просто слишком долго шёл по горам и устал, -
вот потому и, машинально, спрятал яблоки. На обратный путь…

Человека вполне удовлетворили мои объяснения, и он предложил мне
всё-таки отведать яблок прямо сейчас. Жестом он указал на оставшееся в
блюде яблоко. Я достал его и надкусил. Вкус был изумительный! Это не
было обычное свежее яблоко. Не было оно и высохшим, хотя по его виду я
мог бы это предположить. Оно было наполнено каким-то особым, освежающим и
укрепляющим соком, с восхитительным привкусом и ароматом кардамона.
- Это наши знаменитые мочёные яблоки! – гордо заявил человек,
удовлетворённо разглядывая удовольствие, написанное, должно быть, на
моём лице.
Я прожевал кусок, который был у меня во рту и собрался
спросить человека о том, что такое мочёные яблоки, поскольку я не знал
этого термина. Но человек, словно предугадав мой вопрос, объяснил.
-
После того, как снят урожай, мы, на определённый срок, погружаем яблоки
в специальный рассол или маринад. После чего они и приобретают свои
особые свойства. Я откусил ещё кусок и даже зажмурился от
удовольствия. Только теперь, к телесному удовольствию добавилось и
глубокое внутреннее удовлетворение от того, что я вкушаю плоды,
приготовленные по вековым рецептам, плоды, обладающие особой силой. Уже
ради одного этого стоило проделать весь тот путь, который я прошёл в
поисках этого монастыря.
Я предвкушал, сколько ещё интересного ждёт
меня в монастыре, сколько знаний и тайн должно быть скрыто за его
стенами…
С неподдельным благоговением я спросил у человека:
-
Наверное, не каждому монаху знаком секрет рассола или маринада? Те
монахи, которые готовят его, имеют какое-то особое звание?
-
Монахи? – удивлённо переспросил человек и уставился на меня в каком-то
изумлении. – Почему монахи? Да кто угодно готовит этот рассол! Любой
желающий! Каждый приходящий сюда, если захочет, может забадяжить его!
Вот ещё… Он развёл руками, словно у него не было слов в ответ на
ту глупость, что я сморозил. А у меня, вдруг, словно почва ушла из-под
ног. Мне сделалось отчаянно тоскливо. Словно рухнула какая-то святая
вера, без которой в жизни моей не оставалось ничего существенного,
ничего важного, ничего, за что я мог ухватиться, чтобы продолжить своё
существование…

- Что ты хочешь сказать, дон Хуан? – перебил я его. – Значит, не
все маги попадают в это место?
- Нет, не все, - подтвердил он. – Но
место это является настолько важным, что каждый учитель прилагал бы все
возможные усилия, чтобы доставить своего ученика к этому перекрёстку.
Однако, как я уже говорил, нет никакой возможности обеспечить это с
помощью каких-либо практик или методов.
- Но тогда кто же или что
доставляет мага на этот перекрёсток? – спросил я.
- Это делает дух,
- сказал дон Хуан, как что-то само собой разумеющееся. Я собрался было
уточнить, каким образом дух проделывает это, но дон Хуан, жестом,
остановил меня и продолжал:
- Нет никакой возможности понять, как
дух проделывает это, - сказал он, отвечая на мой невысказанный вопрос. –
Если бы такая возможность была, то, вероятно, существовал бы и некий
путь, дорога, ведущая к этому перекрёстку. Но её нет. Так что маг не
приходит туда, а именно оказывается там. И учителю остаётся только
сказать такому магу: Добро пожаловать в реальность… Дон Хуан
засмеялся и, уловив мой удивлённый взгляд, объяснил, что он, невольно,
произнёс именно те слова, которыми, в своё время, его самого
приветствовал нагваль Хулиан. Я тоже улыбнулся, но тут у меня внутри
возникло настолько страшное подозрение, что я чуть было не выронил свой
блокнот.
- Погоди-ка, дон Хуан, - пробормотал я. – Не хочешь ли ты
сказать, что то, что я ощущаю в том состояние является переживанием…
реальности?
- Это не совсем так, - медленно проговорил дон Хуан. –
Наверное, правильнее было бы сказать, что ты переживаешь только
прикосновение реальности. Переживание самой реальности тебя наверняка
убило бы.
- Но тогда… тогда… - я растерялся, не зная, как выразить
бурю чувств, которые охватили меня.
- Тогда, в сравнении с
реальностью, даже пожирающий наше осознание Орёл является наивысшим
благом? – с улыбкой предложил подсказку дон Хуан. Он очень точно
выразил мои ощущения. В сравнении с той пустотой, которая накатывала на
меня в том состоянии, самое страшное зло представлялось чем-то
благодатным. И в то же время я не мог бы выразить, чем именно так
ужасала меня эта пустота.
- Соберись! – приказал дон Хуан. – И
просто продолжай записывать. Какое-то время он молчал, потирая
виски. Этого времени хватило, чтобы я взял себя в руки и приготовился
писать.
- Единственное, что может сделать учитель, так это наделить
хотя бы каким-то смыслом этот перекрёсток, который, сам по себе,
является тоже бессмысленным. Именно это и я сейчас проделываю с тобой.
Я ничего не понял и потребовал объяснений. Мне была непонятна фраза
дона Хуана о бессмысленности самого перекрёстка. Но он отказался от
объяснений, заявив, что в некоторых моментах я должен буду разбираться
сам.
- От перекрёстка, на котором оказался маг, отходят три дороги,
- продолжил он. – Каждая из этих дорог позволяет магу вновь обрести
осмысленность существования. Первая дорога позволяет магу вернуться в
обычный мир, к привычной жизни нормального человеческого существа…
-
Но разве такое возможно! – искренне удивился я. Мне казалось, что даже я
сам, несмотря на то, что ещё не настолько сильно продвинулся в мире
магов, уже никак не смог бы вернуться к обычному мировосприятию,
свойственному людям.
- Такое возможно, - подтвердил дон Хуан. –
Чтобы избежать прикосновений реальности, годится всё, что угодно. Чем
плох этот путь? Разумеется, маг не будет уже совершенно обычным
человеком. Что-то всегда будет отделять его от окружающих. В чём-то он
будет казаться странным. В чём-то будет умнее и спокойнее окружающих. В
каком-то смысле его даже можно будет назвать более мудрым, что ли. Но,
несмотря на всё это, он отныне будет вести жизнь обычного человека:
читать книги, смотреть фильмы, работать и, в конце концов, - умрёт самой
обычной смертью. Говорят, что смерть такого существа всегда спокойная и
даже в чём-то приятная…

Мне нравилось это зрелище. Свечение огней в далёких окнах и в городских
фонарях было каким-то умиротворяющим. Но дон Хуан обратил моё внимание
на дорогу, которая простилалась внизу.
- Вот она, - дорога. Она
выходит из ночи, из пустоты, и ведёт к свету. К жизни. К игре самых
разных смыслов, которые, впрочем, подчинены одному большому смыслу, -
рождению, развитию, умиранию… Он сделал паузу, а потом сказал:
- Посмотри, сколько там смыслов! Дон Хуан указал рукой в
направлении города.
- За каждым пятном света, - свой смысл, свои
цели, свои желания и надежды. Вон там кто-то качает колыбель. А там ищут
куда-то запропастившийся ключ от входной двери. За тем оконцем Мария
ласкает своего Хуана. А за соседним стеклом кто-то просто курит
марихуану… Дон Хуан, проговаривая всё это, менял положение руки,
указывающей на город, как будто действительно показывал мне разные
окна.
- Вот здесь мясник принюхивается к окороку, вокруг которого
целый день вились мухи. А этажом выше его жена расчёсывает на ночь
волосы. Смотри, какая изношенная на ней ночная сорочка! Я бы не сказал,
что они бедствуют. Скорее это мясник, - скупердяй… О! Видишь!
Полицейский разговаривает со шлюхой! Что это она ему передала? А вон
там, в доме у самой базарной площади, собрались игроки в карты. Но
сегодня будут слабые ставки, - луна на ущербе… Тот малыш орёт и орёт.
Мамаша думает, что у него режутся зубы. Но на самом деле ему просто
тоскливо. И отчего-то страшно… А вот здесь, вон в том маленьком домишке
на самой окраине, видишь? Ну, который над оврагом. Знаешь что там? Я взглянул на дона Хуана и улыбнулся. Он улыбнулся мне, и я признался,
что понятия не имею, что происходит в том домике. Тогда он, наклонившись
к моему уху, прошептал, словно открывал главную тайну этого городка:
- Там, за глухими ставнями, спят женщина и вор… ...

Разумеется, этими ключами мог воспользоваться и сам дон Хуан, чтобы
подать мне этот знак, но он никогда не трогал моих вещей! И я даже не
мог себе представить, что могло случиться, что заставило бы его проявить
такое нетерпение.
Вдруг у меня возникло ещё одно подозрение, и я,
на бегу, сунул руку в карман. Ключи были там! Очевидно, после вчерашней
поездки я не повесил их на гвоздь. А поскольку нынешний мой поход на
холм не являлся продолжительной прогулкой, то я даже не подумал
проверить карманы на наличие лишних вещей.
Я ещё больше
разволновался. По всему выходило, что тому, кто подавал мне сигнал,
нужно было взломать замок на дверце или выбить стекло, чтобы дотянуться
до клаксона. А это уже явно крайний случай!
Я начал подозревать,
что это, скорее всего, не дон Хуан подаёт мне знак. И накачал себя до
такой степени, что, подбегая к хижине, был уже почти уверен, что что-то
трагическое случилось с самим доном Хуаном…
Но он сидел,
целёхонький, на веранде и с интересом глядел на меня.
- Дон Хуан! –
выкрикнул я, задыхаясь. – Что, бога ради, стряслось?!